конца трубы вылетел снаряд, напоминающий каменную ступу с бьющим из нее пламенем, и полетел к северянам. Он упал за сто шагов за линией машин и с ужасным треском лопнул, окатив пламенем и превратив в факелы не менее сотни врагов. Еще столько же попадали от страха.
– Сейчас-сейчас! – бодро закричал старик и снова припал к трубе. – А ну-ка, мальчики! Но не подходите пока, не подходите, Ваше Высочество! Эти кузнецы ничего мне не обещали!
Второй снаряд снес одну из пяти машин и обдал пламенем две соседних. Под стенами Тимора воцарилась гнетущая тишина. Только вопли умирающих прорезали ее.
– Сейчас-сейчас! – продолжал кричать старик, но это было последнее, что он сказал. Третий снаряд разорвался в трубе. Разорвался с таким грохотом, что и Аэс, и Соллерс решили, будто лишились слуха. Вся артель стариков обратилась в пылающие факелы, разлетевшиеся в разные стороны, а на стене образовалась выбоина глубиной в два локтя. Не сговариваясь, жмурясь от вспышки и ощупывая обожженные лица, Аэс и Соллерс обернулись на верхнюю стену. Она пока стояла.
– Сражаться, – прохрипел Аэс. – Больше нам ничего не остается.
И они продолжали сражаться, но помощи им ждать было неоткуда. Несмотря на то что странные бои то и дело вспыхивали в тылу северян, а однажды с утра тиморцы обнаружили, что из четырех оставшихся машин, одна была сожжена ночью, стена рушилась, город догорал, воины гибли. В конце концов Тимор лишился всех своих катапульт и половины лучников. Стена уже напомнила изгрызенный ломоть хлеба и грозила упасть целиком. Но еще до того рухнули ворота. Они упали вместе с одной из привратных башен в конце первой недели осени. И вся масса северян, которых все еще было не менее семидесяти тысяч, бросилась на штурм против трех тысяч отборных воинов, которых Аэс и Соллерс оставили в городе. Две тысячи мечников сражались на улицах обреченного города, расходясь к замку и к Медвежьей горе, заманивая северян в ловушку, поднимаясь к подъемному мосту и верхней, укрепленной улице под стеной, превращенной за две недели в крохотную крепость. Еще тысяча воинов-лучников скрывалась в крепостных ходах полурухнувшей стены. Сражение длилось почти час. И когда рядом с Аэсом из той тысячи, что уходила к замку, осталось две сотни воинов, когда их ноги уже скользили по мокрому от крови подъемному мосту, с башен прозвучал сигнал тиморского рога. Это значило, что почти все войско северян вошло в город. И в тот же миг мост медленно пошел вверх, а ворота верхней стены упали, и стремительный поток воды начал наполнять город, обрушивая здания и смешивая с грязью, камнем и деревом тысячи и тысячи только что упивавшихся победой воинов. Вышедшие на стену лучники расстреливали тех, кто пытался спастись. Такие же лучники появились и на верхней стене, и на башнях замка, а потом, когда вода стала уходить, обнажая тысячи и тысячи трупов, к воротам, уничтожая пытавшихся вырваться из ловушки врагов, подошел полуторатысячный отряд испытанных воинов, среди которых утомленные, едва стоявшие на ногах Аэс и Соллерс увидели Лауруса, Йора и двоих сыновей Армиллы – Валпеса и Лупуса.
– Надеюсь, ты не скажешь нашей матери, что мы оставили на восточной и речной переправе по сотне воинов, а сами сражались вместе с Лаурусом? – спросил Валпес у Аэса.
– Мы потеряли по пятьсот воинов каждый, – сказал Лупус. – И от тысячи Лауруса осталось всего четыреста всадников. Но поверь, Аэс, мы живы не потому, что прятались в задних рядах.
– Это точно? – посмотрел на утомленного, израненного Лауруса и стоявшего рядом с ним Йора Аэс.
Йор развел руками, а Лаурус понизил голос и сказал:
– Ваше Высочество, я, конечно, понимаю, что Тимор – не ваше герцогство, но я бы их выпорол.
Глава 24
Эрсетлатари
– Это не вирское название, – неожиданно пробормотал Касасам.
Подвода катилась по каменистой степи, почти не оставляя следов. Скалы гор Митуту, которые здесь были особенно высоки и мрачны, казалось, нависали над головой, хотя до первых из них было не менее лиги. Солнце уходящего лета палило нещадно. Тени от скал казались черными. Впереди угадывались остовы обрушившихся башен.
– Ты о чем? – переспросила кузнеца Эсокса.
– Эрсет, – объяснил Касасам. – Эрсетлатари. Земля, из которой нет возврата. Это каламское слово. Сколько названий ни придумывали для этой равнины, а прижилось то, что ей дали те, кто жил за горами. Так что, девоньки, вы пытаетесь выбраться из земли, из которой нет возврата. А я живу здесь. И умру здесь. И надеюсь, что проживу долго, но детей своих не переживу.
– Помоги тебе Энки, – пробормотала Кама, глотая воду из меха.
– Забудь, – махнул рукой Касасам. – Тот же Хаустус часто говорил, что бесполезно ждать помощи от богов. Все, что нам надо от них, – это сочувствие. Они не помогут, пожалели хотя бы, и то ладно.
– И как ты это себе представляешь? – удивилась Эсокса.
– Поплакали бы над нами, что ли, – натянул посильнее колпак на голову Касасам, – дождик бы не помешал.
Эсокса прыснула, а Кама вскочила на подводу, вгляделась в развалины.
– Это ведь…
