– Они самые, – кивнул Касасам. – Башни Фаонтса, или Башни Новых Угодников. Сразу после битвы под Бараггалом Фаонтс был очень силен. Тогда в него входили и Карма, и Гросб, и Лулкис. Его земли простирались вплоть до Донасдогама и Мерифри. Тогда же появились новые угодники. Или старые, которые пережили битву или не успели на нее. К Хаустусу иногда приходил один такой, Син. Знаете, наверное. Он сказал, что угодниками не становятся. Ими просыпаются.
– Это как же? – не поняла Кама.
– А вот так, – щелкнул пальцами Касасам. – Живешь как все, а потом очнешься – и понимаешь, что раньше вроде как в обмороке был. Хотя все помнишь. Но очнулся – и вот ты почти угодник. Хотя долгое это дело, жизни может не хватить. Хаустусу не хватило. Но он и не слишком рвался по этому поводу. Прожить долгую жизнь, стать хорошим стариком – и это мало кому удается.
– Дальше, – попросила Эсокса. – Что сделали новые угодники в Фаонтсе?
– В Фаонтсе ничего, – пожал плечами Касасам, – а здесь построили три башни. В сотом году. Запечатали ворота Донасдогама и построили три башни. Ну, вроде как отворот от мерзости. Чтобы она не выползла из подземелий. Туда же многие пытались проникнуть, но только никто не преуспел. А из тех, что были слишком упорны, никто наружу не выбрался. А если кто и выбирался, то только сойдя с ума. Ну, или я не все знаю. Вот. А через четыреста лет, когда случилась мерзость с той стороны гор, когда началась Сухота, башни рухнули, и ворота Донасдогама тоже. Правда, сначала через щели вышибло кучу всякой дряни, всю равнину отравило, но в Донасдогама с тех пор никто проникнуть не может. Но теперь точно проникнут. Эти уже не отстанут…
– Подожди, – прошептала Кама. – Ты хочешь сказать, что где-то здесь, поблизости, ворота Донасдогама? Вход в мастерскую Лучезарного?
– Ну, ты загнула, – усмехнулся Касасам. – Кто его знает, что у него там было – мастерская или мертвецкая? Судя по запаху, который вышибло из горшочка тысячу лет назад, варево там томилось не на всякий вкус. Отрава! Скверна! А относительно того, что где-то здесь, так не где-то, а как раз здесь!
Сказал и махнул перед собой рукой. В этот миг мерины вытащили подводу на край распадка, не распадка, а впадины в степи, со дна которой гнилыми зубными корнями торчали оскверненные остовы башен, а сразу за ними, под огромной, вырезанной из черного камня аркой, под которой бы целиком поместилась цитадель короля Пуруса Арундо, высилась груда камней. И вокруг этой груды, и на ней, словно живая плесень, шевелились крохотные человеческие существа, оглашая впадину стонами и каменным стуком. И две полосы уходили от ворот к востоку, две дороги. По одной брели и ехали на подводах к воротам люди, а по другой вывозились груды щебня и то ли трупы, то ли обессиленные тела.
– Да, чуть в сторону, и эта арка – вроде как неровность скалы, – пробормотал Касасам, направляя меринов на узкую, петляющую по склону вниз тропу. – А уж отсюда-то… Говорят, что башни Фаонтса, которые были даже выше тех, что небо в Бэдгалдингире царапают, все равно не достигали высоты арки.
– Подожди, – смахнула со лба пот, чувствуя пробивающий ее озноб от холода, накатившего от развалин, Кама, – зачем вниз? Ты хочешь сказать, что мы пересечем эти дороги?
– Иначе нельзя, – обернулся Касасам, и Кама разглядела на его лице боль. – Другой дороги нет. Мне еще тут возвращаться или закладывать крюк через Книлу, а это лишних недели две, если не три. Мои с ума сойдут. Но я возьму на пару лиг восточнее, чтобы интереса к пропавшим спутницам не было… Но вы не дергайтесь, я так уже ходил. Только на рабов… на людей не смотрите. А то прихватывает… Насквозь.
Ярлыки у Касасама проверили дважды; у окончания спуска и перед дорогами. Точно такие же дозорные, как те, что пытались убить спутников два дня назад, только стражей Храма Света среди них не было, придирчиво вглядывались в наряд Касасама на покупку зеленого блеска, едва ли не с ненавистью оглядывали его дочерей, а Кама смотрела на несчастных, бредущих к воротам Донасдогама, и представляла, как один из них нашел в себе силы подняться по крутому склону и пошел на север. Наверное, надеялся на прохладу и воду. И на покой. Хорошо бы, если бы он отыскал его до того, как простился с головой. Или чтоб его смерть была безболезненной. Здесь-то покоя точно не было. Снизу черная арка словно вонзалась в небо. Камни, которые обрушились тысячу лет назад, упали из внутренности сводов, внешняя их сторона осталась неповрежденной, и на ней, начиная от мертвой земли, была вырезана какая-то глухая, замороченная вязь, которая заставляла смотреть на нее и смотреть, до тех пор, пока сердце не разорвется и не выхаркнет кровавым сгустком проникшую в него драгоценность.
– Что с тобой? – сжала ладонь Камы Эсокса. – Ты побелела. Выпей воды.
– Не могу, – прошептала Кама, торопливо скрывая, заплетая, топя, пряча, заглатывая то, что вдруг засияло в ней. – Не могу пить. Оглянись.
Они пересекали дорогу и видели глаза людей. Люди еще шли, наверное, что-то видели и слышали, но на самом деле они были уже мертвы. Они умерли внутри себя. И хотели только одного, чтобы настоящая смерть не слишком задерживалась и не была грубой.
Позади осталась и одна дорога, и другая. Подвода медленно забиралась наверх по противоположному склону. Наверное, надо было бы напоить меринов, но выбраться из провала хотелось как можно быстрее.
– Все постепенно обретает смысл, – прикрыв глаза, бормотала Кама.
– А до этого его не было? – спросила Эсокса.
– Был, но простой, – шептала, словно в бреду, Кама. – С вечера до утра. Или от радости до печали. От зимы к лету. От мечты к мечте. А этот – другой. Хотя, может быть, еще проще. Вот этого, того, что мы видели внизу, – не должно быть!
