горя, отчаяния или облегчения, – не пришло, но сейчас ей хотелось плакать, и она плакала. И еще сильнее она плакала от того, что Алиус, который вел лодку в мареве невыносимой вони, позволял ей плакать и не плакал вместе с ней, а улыбался ей. Но неназойливо. Он был занят тем, что уводил свою женщину и своего еще не рожденного ребенка от опасности.
– Она родится весной, – сказала, кусая губы, Фламма. – В начале второго месяца весны.
– Она? – удивился Алиус. – Ты уверена? Ворожила?
– Нет, – она засмеялась, чтобы через секунду вовсе залиться слезами. – Я чувствую.
Он присел на мгновение, только для того, чтобы успеть промокнуть неведомо откуда взявшейся у него чистой тряпицей ее щеки, и тут же поднялся вновь. Река, забитая тленом и мертвецами, все еще не сдавалась и, унося беглецов, всеми струями хваталась за нежданную лодку, как за что-то, способное вернуть ее к жизни.
– Она нам не простит, – сказала Фламма, и именно в это мгновение перестала плакать. Теперь она говорила не о ребенке.
– Ее прощение нам и не нужно, – ответил Алиус.
– О чем она говорила с тобой? – спросила Фламма, садясь в лодке.
Город остался за холмами, между которыми петляла речка. Вокруг лежали пепелища от сожженных деревень и вытоптанные, потравленные поля.
– И что выдал тебе Вермис? – вспомнила Фламма.
– Я расскажу, – словно вывалился из забытья Алиус. – Вот, будет время, чтобы отдышаться, и расскажу. А то эта вонь… – он поморщился, – пробивается даже сквозь наше снадобье. К тому же тебя нужно беречь иначе, не так, как берегут женщину. А так, как берегут сразу двоих.
– Да.
Ее утверждение словно делало и его слова прочнее.
– И ты знаешь, то, что живет в тебе, сейчас для меня важнее и Вермиса, и Ути, и Слагсмала, и Джофала, хотя он-то теперь обязательно рыщет в руинах, чтобы отыскать нас, – заметил Алиус.
– Ты мне расскажешь о своей матери? О своем отце? – спросила Фламма.
– Непременно, – кивнул Алиус.
– Сейчас, – Фламма обернулась с тревогой. – Сейчас говори мне хотя бы что-то. Мне не по себе. Эти холмы пустынны, но если нас увидят…
– Северяне сделали все, чтобы нас никто не увидел, – заметил Алиус. – Они никогда не отличались добротой, их нравы суровы, но такого до сей поры не бывало. Похоже на то, будто садовник, пришедший в сад за плодами, не обтрясает плодовые деревья, а вырывает их с корнем. То, что происходит, это не набег разбойников, это что-то другое.
– Магия? – спросила Фламма.
– Нет, – с гримасой оттолкнул веслом полуразложившийся труп Алиус. – Во всяком случае, не та магия, которую кто-то замышляет, готовит, составляет и исполняет. Нет, это что-то вроде ненастья, напасти, болезни, которая накрывает даже не множество людей, а целые страны. Всю Анкиду. Может быть, всю Ки. Все, до чего дотягиваются лучи солнца и самые слабые сквозняки. Скверна.
– Скверна? – не поняла Фламма.
– Она самая. – Алиус уперся в неожиданную отмель, выругался, обнаружив, что и отмель состоит из полуразложившихся трупов, столкнул лодку на стремнину, продолжил: – Зараза! Как болезнь или магия, которая разносится сама собой, происходит не по воле злого колдуна, а из-за переполнения каких- то небесных или подземных чанов со страшным варевом. Эти свеи не похожи сами на себя. И венты, и анты, я был в этих краях, даже тут жил… со своим наставником. Но дело в том, что вот эта… тень, которая легла на нас, она ведь застилает не только тех, кто и так был в тени, а всех! Вспомни Ардуус. Вспомни Пуруса Арундо! Даже я, не вхожий в дворцовые покои, почувствовал, что он изменился, разве не так?
– Мне не хотелось бы вспоминать человека, которого я считала отцом, – стиснула зубы Фламма. – Хотя бы потому, что он убил мою мать. И убил моего настоящего отца.
– Прости, – Алиус воткнул весло в ил, остановил лодку. – Кажется, мы приплыли…
– Куда мы приплыли? – поднялась на ноги Фламма.
…Течение реки почти остановилось. Замедлилось. Вода, перемешанная с грязью, тленом, обожженным древесным мусором, раскинулась болотом. Всюду стоял смрад. И по левую, и по правую руку болото подпирало возвышенности, в которые обратились дальние холмы, хотя с севера подъем уже напоминал взгорье. Окружая долину реки полукругом, подъемы казались гигантскими валами, подобными тем, которые случаются, когда, забавляясь, мальчишки бросают валуны в весеннюю грязь. Но вместо такого валуна в полулиге от обратившейся в поганое болото реки сверкали черным глянцем, подобно основанию огромного здания, странные камни.
– Уходим, – закинул на плечи мешок Алиус, помог выбраться из лодки Фламме, потом взял весло и резким ударом пробил днище.
– Что это? – спросила Фламма, показывая на камни.
– Следы великанов, – ответил Алиус. – Одно из семи мест, куда упали семь звезд. Те, которые сопровождали Бледную Звезду, подобно семи спутникам. Я уже бывал здесь.
