Они поднялись на гору к вечеру и, обернувшись, уже не могли рассмотреть, есть ли возле великих камней воины Джофала. Зато они успели рассмотреть тонущую в холодном тумане водную гладь моря Хал. До него, обиталища льдов, белых медведей, морского зверя и свеев на узких ладьях, нужно было пройти еще не менее двух-трех десятков, а то и большего количества лиг.
– Земля Карму под нами, – произнес Алиус. – Северный край Анкиды. Дальше – море Хал, в который впадает великая река Элему. В ясную погоду видна земля на горизонте – это остров Халку. Он принадлежит свеям. Так же, как острова Асбу в свейском проливе между землей Дуггае и землей Этуту. А дальше на восток – море Салму, в которое впадают сразу несколько рек, в том числе и Нану – обиталище антов и северный путь в Эрсетлатари.
– Будь я на окраине Светлой Пустоши, не была бы столь встревожена, – призналась Фламма.
– Боюсь, что сейчас нет ни одного уголка во всей Ки, где нам не пришлось бы тревожиться, – сказал Алиус. – Идем. До темноты мы успеем пройти еще десяток лиг.
Им пришлось пройти долгий путь. И, наверное, Алиус правильно все рассчитал, потому что погони за собой они так и не почувствовали. Или Джофал ограничился поиском беглецов в руинах Шуманзы, но об этом путники могли только гадать. Они шли вдоль холодного берега на восток, держась скал, и почти не заходили в редкие валские деревни, жители которых, казалось, даже и не слышали о войне, начатой ордами свеев с их королевством. За две недели, загоревшие, обветренные, не встретившие ни одной разбойничьей шайки, они добрались до маленького Хатусса, спустились к порту и сняли комнату на двоих на постоялом дворе для моряков. Двор пустовал, хозяин встретил постояльцев как родных, объяснил безлюдье берега тем, что эта война, которую, по слухам, затеяли свеи, венты и анты, отвлекла от его постоялого двора тех, кто исправно приносил ему звонкую монету, особенно на исходе второго летнего месяца, когда самый бой зверя. Но, с другой стороны, эта война на пользу. Всю мерзость под себя подгребла и погнала на юг, где эту мерзость перемелют воины Ардууса.
– Однако сколько погибнет тех, кто не мерзость? – спросил Алиус. – Я слышал, что тысячи невинных были убиты в Иевусе, в Шуманзе?
– Невинных не бывает, – задумался хозяин. – Хотя смотря с кем сравнивать. Я, конечно, не невинный, но по сравнению с некоторыми разбойниками, что иногда заваливаются ко мне, просто исхожу сиянием святости. Но тут ведь как? За все надо платить. И платят всегда не те, кто должен. Вот, пролей я вино на пол, лужа ведь сама не вытрется? Высохнет – будет пятно. Нужна тряпка. Вот. Вот все эти, о кого северная мерзость будет перемалываться, они и есть тряпка. Только вытирают не вино, а кровь…
– Свою собственную в том числе, – напомнил Алиус.
– Ну, уж куда деваться, – развел руками хозяин и хитро взглянул на Фламму, которая, несмотря на загар и обветренность, словно расцвела за эти две недели. – А сами-то далеко собрались? Если подальше от войны, пока самое оно, а если еще куда дальше, даже не знаю.
– Лекари мы, – сказал за Фламму Алиус. – Смею надеяться, что хорошие. И вправду хотим убраться подальше от войн и бед. Думаем, дойти до крепости Мом в устье Нану, затем подняться по реке до Аммы. Вроде бы в Северной Лаэте нужны врачи?
– Ага, – скривился хозяин. – Значит, по рабской тропе до рабского царства перед самой осенью? Четыре тысячи лиг? Через антский разбой, метели, гнус, диких зверей, льды, цингу и без особого багажа и тысячи охранников? И к тому же ты, парень, судя по роже, лаэт, жена твоя вроде как руфка, не чистая, правда, и никто из вас ни разу не даку с острым мечом и с волчьей головой. Что я могу сказать, путнички? Если вы такие же лекари, как ходоки, то я и занозу вам вытащить не дам.
– А шею вправить? – поинтересовался Алиус. – Направо со скрипом, а налево всем телом? Суставы смазать? Левая рука-то выше плеча не поднимается уже? А левая нога опухает к вечеру, в башмак не влезает? Давно не бегал, как мальчишка?
– Давно, – усмехнулась Фламма, взглянув на оторопевшего хозяина. – Но бегать не бегать, а ковылять приходится. За ночь до ветру с десяток раз встает. Сейчас еще ничего, а что будет зимой? Да и то ладно, а жжение в горле и боль в печени после жирного? А голова трещит к перемене погоды так, что рыбаки приходят о штормах справиться?
– Так вы не только от болезней… – восхищенно прошептал хозяин, – вы никак и от старости лечите?
– От старости вряд ли, – рассмеялся Алиус, – а от глупости случается. Да и какая старость? Сколько тебе, хозяин? Ты же лет на шесть меня старше! Сорок два? Сорок четыре?
– Сорок три, – прикусил жирную губу вал.
– Сорок три… – покачала головой Фламма. – Мозги уже есть, силы еще есть. Опыта, чтобы дерьмо перешагивать да золото в грязи замечать, выше крыши. Жизнь только начинается. Знаешь, хозяин, почему даку и дакиты живут дольше людей?
– Потому что им больше положено? – почесал затылок хозяин.
– Того, кем положено, нет уже давно, – отрезал Алиус. – Потому что срок свой иначе числят. Так что кто кладет, тот и подбирает. Как думаешь, хозяин, стоят две недели со столом в твоем дворе, чтобы ты избавился от своих болячек и забегал, как мальчишка?
– Да хоть до весны оставайтесь! – воскликнул хозяин.
– Ну, до весны не до весны, а на пару недель останемся, – прищурился Алиус. – А что касается четырех тысяч лиг, так наш путь не на один год. И уж поверь нам, хозяин, если мы любого антского князька от болячек, подобных твоим, избавим, так он до самой Аммы опекать нас станет!
– Если только не посадит на золотую цепь, – цокнул языком хозяин.
