– Что же, – пожал плечами Алиус. – Уйдем вместе с цепью, зато несколько лет горя знать не будем. А пока что, добрый человек, скинь-ка рубаху, ощупать да прослушать тебя надо. Да не косись на мою жену, она таких, как ты, сотнями латала и на ноги ставила.
Через неделю хозяин постоялого двора и в самом деле забегал, как молодой. Хотя поначалу и не понимал, зачем ему кроме снадобий нужно обходить ежеутренне с немалым весом на поясе весь Хатусс, да особым образом до скорого пота махать руками и ногами, но к концу второй недели втянулся. А уж сколько к концу второй недели было залечено и выдрано зубов, вправлено рук, ног, сломанных ребер и больных спин – и счету не поддавалось. Даже местный валский князек удостоил неожиданных лекарей визитом, пожаловался на одолевшую его под осень гнойную сыпь, благосклонно принял лечение и одарил пару особыми ярлыками с княжескими вензелями и сусальной оберткой. В конюшне появились две крепких северных кобылки, а мешки с припасами стали раздуваться и обратились седельными мешками. К концу второй недели, когда Фламма уже начала поговаривать, что надо бы задержаться в Хатуссе, тем более что и листва пожелтела на редких деревьях, и холодные дожди зарядили, Алиус загрустил. Сказал, что будь он так же умел и сведущ в болезнях, как теперь, двадцать лет назад, то его матушка жива была бы до сих пор, потому что болезнь ее он распознал только через много лет после того, как матушки не стало. И что отец его тоже мог бы жить, хотя и мучили его старые раны. И что сам он не княжеских родов, но отец его из далекой Лаэты, в которой служил старшим проездной башни в самом Бабалоне, и род его ничуть не моложе родов любого атерского королевского рода. А уж с тиморским родом даже и перекрещивался когда-то, поэтому и Алиус с Фламмой очень давняя, но родня. Тридцать лет назад его отец получил рану в схватке с разбойниками на перевале Бабалон, со службы за увечье и для сбережения пансиона был изгнан и отправился со знакомым купцом на север через пустыню Эдин-на-зу, древние бастионы Миту, города Кунук, Зеру, Саму, Бабу, Аштарак и другие вплоть до Тимора. Два года длился тяжелый путь. Отец по дороге умер, мать заболела, деньги почти кончились, а доказательств родства с тиморскими вельможами со смертью отца не осталось. Так и сгинул бы Алиус, если бы не стал бродяжничать и не наткнулся на угодника Сина.
– Ты к чему это сейчас рассказываешь? – не поняла Фламма. – Намекаешь на то, что долгие переходы вредят семейной жизни?
– Нет, – рассмеялся Алиус. – Это я рассказываю тебе о своем отце то, что обещал. А долгие переходы, может быть, легкости семейной жизни не добавляют, но иногда спасают жизни человеческие. Славы мы за эти две недели прихватили изрядно, да только что мы с нею будем делать, когда докатится она до свеев? Или ты думаешь, что Джофал, Слагсмал или Ути не сложат одно с другим?
– И что же нам остается? – нахмурилась Фламма, которая уже начала привыкать к валскому городку и его молчаливым обитателям.
– Дорога, – ответил Алиус. – Только больше никаких врачеваний и никакой славы. Хотя бы до места. На эту зиму нашего запаса хватит, а с весной будем осматриваться. Зимой и свеи плохие воины, посмотрим, чем все это кончится.
– Весной нас уже будет трое, – улыбнулась Фламма.
– Тем более, – сказал Алиус и объявил сборы.
Провожать лекарей, которые, наконец, вняли разумным советам и отказались идти на восток, а решили отправляться через прайдские королевства в Самсум, вышли не менее двух сотен горожан, добавляя к и так нелегкой поклаже стойких лошадок, подарки и подношения. Фламма плакала, а Алиус обещал всем горожанам вернуться, предполагая, что уже весной выполнит обещанное.
…К полудню Хатусс скрылся из глаз, к тому же зарядил мелкий снег, ранний даже для этих мест, и пара свернула с западной дороги на южную, а потом уже повернула и на горную восточную тропу. Именно по ней, вдали от холодного берега моря Хал и свейского пролива, за полторы недели Алиус и Фламма миновали черное звездное пепелище Этуту и вышли на окраину городка Киккула, в котором стоял суровый, но неказистый замок валского короля. Алиус тут же рассказал Фламме, что именно сестра этого правителя молодой девчонкой вышла замуж за правителя Бэдгалдингира, и по сей день зовется Ситула Рениссус, урожденная Керусса, Фламма закивала, вспоминая маленькую, но основательную седую царственную валку, но Алиус не дал спутнице отдыха, и тут же повлек ее на пустынный восточный тракт, с которого, не доходя до самого восточного валского городка Мины двадцати лиг, свернул к северу. Именно тут, на крутом берегу холодного свейского пролива, за полсотни лиг до начала антского моря Салму, пресного от впадающих в него рек, стояли, подобно черным зубам умершего великана, неприступные башни. Большая их часть была пуста, в некоторых еще жили отростки древних валских родов, но вокруг царило запустение. Редкие овчарни и можжевеловые заросли перемежались с пустырями и коптильными сараями, каждому из которых было никак не меньше ста лет. Как сказал Фламме Алиус, люди, которые жили в древних башнях, были так бедны, что даже помойки не накапливались у их жилищ.
Добравшись до самой древней из башен, Алиус обрадовался мерцающему огню в бойнице на высоте в десяток локтей, оставил лошадей у рассохшейся коновязи близ столь же древнего сарая и направился к узким каменным ступеням, что вели путника к дубовой двери на высоте тех же десяти локтей.
– Не слишком удобно, – объяснил крутой подъем Фламме Алиус, – зато безопасно. Основание всякой башни – монолит. Крушить ее тараном бессмысленно. А брать приступом еще более бессмысленно. Хотя, надеюсь, в этой башне будет храниться великая драгоценность. А дрова для растопки печей наверх можно будет поднимать и рычагом с блоком. Я тебе покажу, хотя поднимать буду, конечно же, сам.
– Ты так говоришь, будто нас уже приютили, – с тревогой прошептала за спиной Алиуса Фламма.
– Старик Эту Этемму жив, – отвечал ей Алиус. – Все говорит об этом. И огонь, и масло на сарайном замке, и выловленный плавник для растопки печи. Да и козы мне почудились в сарае. Сейчас увидишь. Главное, чтобы он не выжил из ума и не ослеп окончательно. В любом случае подлечим его, если что.
– Главное, чтобы он еще и не оглох, – заметила Фламма после того, как Алиус заколотил в дверь.
