Она наклонилась, поцеловала Глебу в лоб, закрыла ей глаза, а потом вытащила из все того же сундука два мешка, бросила в них самострелы, обыскала тела чужаков, вытащила какие-то ярлыки, осторожно сняла мешок с плеч Глебы.
– Прощай, – сказала и кивнула Каме: – Пошли. Заглянем к твоему дяде. Насколько я читала в трактатах, воины Света идут убивать по двое.
Улица оставалась все такой же тихой и пустынной, и в какое-то мгновение Каме показалось, что и остальные дома на ней полны мертвецами или живыми, которым суждено умереть. Дядя Камы, которого она никогда не видела живым, был мертв. Он оказался высоким, видно, оставалось что-то в нем от этлу, крепким, но седым и изможденным, словно смерть от чужого ножа почти совпала со смертью от усталости жить. Обстановка его домика была строгой и скудной, зато оружия на стенах было предостаточно, но ничто не заинтересовало ни Каму, ни Эсоксу. Зато их заинтересовали те самые стражники, которые, присыпанные мертвой травой, но уже издавая запах тлена, лежали рядом с дядей Камы. Один из них умер не сразу. Его пытали. Но, судя по тому, что пальцев на руке у него было отрезано только два, рассказал он то, что требовалось, почти сразу. Тут же лежали ярлыки убийц. Они были кирумскими, но на них стояли ардуусские отметки.
– Вот и все, – произнесла Эсокса. – Великая и сильная Даккита развеивается, как утренний туман.
– Куда теперь? – спросила Кама.
– Куда-нибудь, но прочь из ущелья Истен-Баба, – процедила сквозь стиснутые зубы Эсокса.
– Авункулус! – вдруг послышался старческий голос с улицы. – Ты куда пропал? Я уже заждался тебя! Пора уходить! Мы же говорили с тобой об этом! Где ты, демон тебя раздери, этлу-недоросток? Я вижу, калитка твоя не заперта!
– Хаустус! – выскочила на улицу Эсокса и осеклась. Перед оградой дома Авункулуса стояла подвода, запряженная двумя мулами, на облучке которой сидела сухая и сморщенная старуха с крючковатым носом. Увидев Эсоксу, старуха помрачнела и сдвинула платок, обнажив лысину старика.
– Что с ним? – спросил Хаустус.
– Он мертв, – произнесла Эсокса и взяла за руку Каму. – Воины Света были здесь.
– Как мертв? – оторопел старик, отвернулся, секунду тер щеки, потом зыркнул покрасневшими глазами. – Совсем?
– Совсем, – кивнула Эсокса и подтолкнула вперед Каму. – Это племянница твоего приятеля, Хаустус. Меня ты не забыл, надеюсь?
– Ты, значит, все-таки жива? – без всякой радости заметил старик, снова обращаясь в старуху. – То-то я удивился, когда узнал о твоей смерти. Не могли они так легко отделаться от самой пронырливой дакитки из тех, что я встречал. Не скажу, что я не рад, но… Садитесь на подводу. Мечи, мешки прячьте в соломе под кожами. Нужно уходить из города, пусть даже некуда, но нужно уходить. С Авункулусом у нас все было решено, но с вами…
Старик щелкнул кнутом, и животные неожиданно резво потянули подводу вниз по улице. Колеса загремели по булыжной мостовой.
– Как же нам теперь пройти через ворота? – вслух размышлял старик. – У меня ярлык есть, я теперь вроде как сумасшедшая торговка всяким гнильем, даже купчая есть на эти шкуры из Кармы, а с вами-то как?
– У нас несколько ярлыков, – мрачно ответила Эсокса, заталкивая мешки в солому. – Можем предстать кирумскими стражниками, можем стражами Храма Света из Иалпиргаха, я вот взяла еще ярлык у своей няни. Он, кстати, с отметками Кармы. Со старыми, правда, ее родни там не осталось.
– А ты? – повернулся к Каме Хаустус. – Что-то с тобой не так… Ну ладно, рассматривать будем позже. Не похожа ты на Авункулуса Этли. Да и что за племянница? Была у него одна… нет, две. Где-то далеко. За Ардуусом. И, кстати, обе королевские дочки!
– Осталась одна, – прошептала Кама, глядя, как подвода минует домишки, ничем не отличающиеся от дома ее дяди. – Но у меня есть ярлык на имя Пасбы Сойга. И еще что-то… Ключики для паломников в Иалпиргах. Целая горсть.
– Вот ведь тебя угораздило, – побледнел Хаустус. – Откуда эта пакость? Сто лет не слышал об этих поганых ключах? Кто их раздает-то? Не может же быть!
– Мы нашли проповедника, – ответила Кама. – Мертвого.
– Убили? – взвился Хаустус.
– Глеба… – Кама запнулась. – Глеба сказала, что он…
– Умер? – закрутил головой Хаустус. – Сам?
– Глеба сказала, – Кама посмотрела на побледневшую Эсоксу. – Она сказала, что он вроде как был…
Она прикусила язык.
– Ну, говори же! – проскрипел Хаустус.
– Она сказала, что на нем была тень Лучезарного, – быстро выговорила Кама. – И что он гнил на ходу. А потом забился в башню угодника в Кагале и там разложился.
– Враки, – отрезал Хаустус. – Бабские сказки про ходячих мертвецов! Ты еще скажи, что с его смертью сэнмурв отлетел от его тела!
– Из окна, – растерянно произнесла Кама. – Я видела. Но Глеба сказала, что тот проповедник мог передать тень и сам. Но спрятался в башне угодника.
– У него ярлык был? – мрачно спросил Хаустус и повысил голос. – Кроме этих поганых ключей, ярлык был?
– Да, – буркнула Кама, выдернула из сумы и протянула Хаустусу деревяшку. Тот взглянул на нее, выхватил, перевернул и тут же сунул обратно в руки
