зашагала вниз по ступеням, словно спускалась с крутой горы.
– Валенки забыла, – прохрипел Назаров, рванулся к окну холодной коммунальной кухни, зазвенел стеклом, выламывая засохшую замазку, и увидел. Вдоль чугунной ограды Мойки в свете тусклых фонарей куда-то в сторону Невского приземистая босая фигура катила тяжелый камень, напоминающий сжавшегося в комок человека.
– Собирайся, Верка, – прошептал Назаров.
Вещи
01
Старая учительница умерла сразу после Нового года. Соседи разорвали на лапник её новогоднюю елку, и теперь зеленые ветки лежали на истоптанном снегу, поблескивая искрами новогодних украшений. Сердобольные женщины, которые часами просиживали вместе с бывшей учительницей во дворе, обмыли маленькое тело и на найденные на книжной этажерке деньги устроили простенькие похороны. Не то, чтобы они очень любили старушку, просто каждая из них в отдельности находилась на том или другом расстоянии от этого же рубежа, и все, что они делали – делали для себя. Они сели на крохотной кухне, открыли бутылку водки, наполнили тусклые стаканчики и выпили. Говорить было не о чем.
Через несколько дней к соседке умершей пришел участковый вместе с хмурым техником из жилищной конторы. Пригласив ее с собой, они вошли в квартиру, переписали вещи и собрались заклеивать дверь.
– Зачем? – забеспокоилась соседка. – Цветы погибнут. У нее же все окна в цветах! Я поливаю. Да и сын у нее есть. Борька. Он же не знает ничего. Мы адреса не нашли. Он же звонит иногда, как я ему отвечу? А телефон через стенку слышно.
Участковый задумался, затем дал соседке расписаться на описи и, внушительно помахав у нее перед лицом бумагой, ушел.
Соседка вернулась в опустевшую квартиру, полила цветы, протерла пыль, накрыла мебель застиранными простынями и присела на краешек дивана. На стене висели три увеличенных и раскрашенных по прошлой моде фотографии. Сама учительница лет в двадцать с ямочками на щеках и белым кружевным воротничком. Ее давно умерший молодой муж, о котором в доме не помнили ничего. Сын Борька в возрасте восьми лет с насупленным лицом и с оттопыренными ушами, одетый еще в старую серую школьную форму. Соседка оглянулась на занавешенное зеркало, поднялась, подошла к стене, чтобы снять фотографии, и внезапно встретилась взглядом с глазами учительницы. И ей вдруг показалось, что в этих смеющихся из закончившейся жизни глазах застыла легкая тень укоризны. Словно сквозняк холодным ветром пробежал по комнате. Соседка вздрогнула, прошла к себе и вернула новый комплект постельного белья, старый трехпрограмный репродуктор и электрический самовар, которые унесла еще до описи. Затем аккуратно закрыла дверь, вернулась в свою почти такую же пустую квартиру, легла на диван и проплакала до утра.
Цветы погибли. Не от отсутствия ухода, соседка поливала их регулярно, а от чего-то другого. Не пересыхая от засухи, и не подгнивая от излишней воды, они поникли листьями и повалились на холодные стекла. Соседка аккуратно срезала мертвые стебли, вынесла в мусорный бак и больше в эту квартиру не заходила. До звонка.
Звонок прозвенел в начале февраля. Соседка уже собиралась ложиться спать, когда за стенкой задребезжал разбитый телефон. Она накинула халат, выбежала на площадку, вошла в квартиру и присела у замолчавшего телефона. Звонок повторился через пять минут.
– Алло. Мама? Извини, кажется, не поздравил тебя с Новым годом, – торопливо заговорил мужской голос.
– Боря, – сказала соседка в трубку картонным голосом, – мама умерла.
– Алло? Кто это? – удивился голос. – Где мама? Что случилось?
– Мама умерла, – повторила соседка.
– Не понял! Как умерла? – заволновался голос.
– Я очень плохо слышу, – сказала соседка, хотя слышала она прекрасно. Сказала и положила трубку.
Борька приехал через день. Удивительно, но он оказался почти точной копией детской фотографии. Только ниже оттопыренных ушей и насупленных бровей восьмилетнего малыша начинались полные щеки с синими прожилками, а еще ниже толстая шея и внушительный торс сорокапятилетнего мужика. Соседка взглянула на него, печально и неуклюже застывшего в ее дверях, отдала ключ и подумала, что если этот «битюг» и есть вечно сопливый и несносный мальчишка Борька, то время действительно неумолимо, и упрашивать и останавливать его, скорее всего, уже поздно, да и бесполезно.
Борька съездил на кладбище, поправил два убогих покосившихся венка, засыпал снежный холмик пластмассовыми цветами, замерил рулеткой периметр участка, поговорил с кладбищенскими старателями и отбыл в жилищную контору. Уладить все хлопоты в один день ему не удалось, поэтому ночью он лежал на кровати матери, курил и смотрел в потолок.
На следующий день он сходил к соседке и попросил ее о помощи. Соседка опять вошла в эту квартиру и стала выкладывать из старого зеркального шкафа аккуратные стопки одежды и белья, переложенные кусками душистого мыла. Борька попросил, чтобы она искала деньги и документы. Ни денег, ни документов не оказалось. Соседка складывала вещи на простыни и завязывала их в узлы. Борька перебирал книги, упаковывал альбомы с фотографиями, жег на кухне перевязанные бечевкой толстые стопки писем. К обеду, когда полки бельевого шкафа оказались пусты, а более или менее ценные вещи упакованы в огромные чемоданы, Борька присел на диван, закурил и сказал соседке, стоявшей возле четырех внушительных узлов:
