никого не осталось в живых, а она четвертый год бродит по берегу.
– Не знаю, – пробормотал отец. – Я никогда не причащался чужой плотью. Рассекал запястье и смачивал повязку собственной кровью. Тогда Халсе было лет семь. Вряд ли она смогла бы спастись, скорее я поверю, что в игре может погибнуть случайный человек. Такое случается. К тому же она слепа с рождения. Может быть, ни у кого не поднялась рука на девчонку? Знаешь, я ведь даже пытался приютить ее, но она словно не слышит меня. Поет свои песни и улыбается. У нее что-то с головой. Зато она слышит тебя. Кивает тебе. Я видел.
– Горожане! – бургомистр поднялся с резного кресла, установленного на помосте у магистрата. – Хвала духу моря, что охраняет наш остров, мы по-прежнему благоденствуем! Одни купцы, как и прежде, приплывают в нашу гавань, чтобы забрать рыбу, желтый камень, олово из наших рудников. Другие отправляются в путь, чтобы привезти к нам лес, хлеб, кожу, ткани. Третьи, чтобы купить или то, или другое. Бури не тревожат наш тихий берег, савойские пираты не могут отыскать его в туманах, корабли иноземных королей садятся на мели и разбиваются о камни. Кого мы должны благодарить за это?
– Дух моря! – загудела заполнившая площадь толпа.
– Нет, – покачал головой бургомистр. – Себя! За то, что мы не жалеем самих себя. За то, что мы не боимся откупаться собственной кровью от несчастий и превратностей, которые судьба готова отсыпать каждому из нас! Да будут славны те, кто, принимая на себя наши боли и неудачи, избавляет нас от них!
– С каждым годом он говорит все складнее! – прошептал отец, которого вместе с Бурмахелем толпа стиснула в центре площади.
– Почему он говорит о собственной крови, если ни он сам, ни кто-либо из его советников, ни кто-либо из его стражников не участвует в игре? – не понял Бурмахель.
– Поймешь со временем, – хмыкнул толстомордый детина, что беспрерывно вытирал потные щеки и лоб. – На то он и воевода, чтобы отправлять вперед воинов!
– Но он отправляет вперед не воинов! – не понял Бурмахель.
– Помолчи, парень! – дернул его за плечо отец.
– Да уж! – раздраженно сверкнул глазами толстый и начал протискиваться через толпу в сторону.
– Все оплачивается! – кричал между тем бургомистр, расхаживая вокруг кучи камней, водруженной перед его креслом. – Ничего не дается бесплатно! Ни чистое небо, ни попутный ветер, ни спокойное море, ни хороший улов, ни ровный огонь в очаге, ни мирный сон – ничего не дается бесплатно! За все приходится платить! Монетой, трудом, болезнями, ранами, смертями! Так почему бы не оплачивать в один день не только налог в пользу города, но и сбор в пользу собственной судьбы? В пользу духа моря и неба! В пользу удачи и благоденствия!
– Платить! – понеслось дружное эхо.
– Платить! – громко повторил бургомистр и подошел к краю помоста. – Так не пора ли нам оплатить еще один год нашей удачи?
– Пора! – загудела толпа.
– С честью и по справедливости! И пусть никто не уйдет обиженным из тех, кто уйдет! – воскликнул бургомистр.
Шагнул из строя магистерских служек стражник, завязал глаза бургомистру черным шарфом. Тот поднял руки, развел их в стороны, повернулся к площади, словно хотел обнять сразу всех столпившихся на ней горожан, подцепил из кучи камней верхний.
– Да воскурятся жертвенные дымы, да взовьются жертвенные огни, да найдет удача жаждущего ее, а справедливость каждого! Чей это камень?
– Садовника городского магистрата! – подал голос начетчик.
– Садовник городского магистрата! – торжественно крикнул бургомистр. – Дядюшка Мак! Поспеши сюда вместе со своей семьей! Все мы выигравшие в этой игре, но ты выиграл дважды! Все, что потеряет тот, кто искупит сегодня наши неудачи, достанется твоей семье! Все, кроме их жизней, они отойдут духу моря! Где ты, дядюшка Мак?
– Здесь! – заголосил толстомордый детина, таща за руки такую же щекастую женщину и двух белоголовых мальчуганов.
– Держи свой камень и свою удачу! – крикнул бургомистр. – И жди, когда судьба определит твою награду!
– Отец! – помертвевшими губами прошептал Бурмахель. – Отец, он отдал садовнику наш камень!
– Брось! – хрипло прошипел отец. – Что ты можешь разглядеть с полсотни шагов?
– Он сверкнул в лучах солнца! – зашелся в тревожном шепоте Бурмахель. – Я узнал бы его и с сотни шагов!
– Чей это камень? – снова возвысил голос бургомистр.
– Горшечника Вокабиндлуса! – гаркнул начетчик.
– Дядюшка Вок! – заорал бургомистр. – А ну-ка, иди-ка сюда вместе со всем семейством! Поздравляю тебя! Уж и не знаю, как бы мы жили без твоих горшков…
Уменьшалась куча камней, редела толпа посредине площади, сгущалось плотное кольцо людей по ее краям. Поднимались вверх жертвенные дымы от ритуальных костров, зажженных возле помоста бургомистра. Потрескивали в огне высушенные поленья. Наконец посередине площади остались две семьи. Отца, к которому прижался побелевший от ужаса Бурмахель, и корзинщика дядюшки Руга, вокруг которого толпились столь же
