– Во-первых, он не мой. А во-вторых, я ведь не попал?
– Не попал, – Аленка сорвала травинку, стала прикусывать травяную мякоть. – Но ведь хочешь попасть? Не боишься, что и тебе попадет?
– Ерунда, – презрительно выпятил губу Генка. – Просто мамка боится, что я с крыши свалюсь. А с дядей Сашей у меня проблем нет.
– Нарываешься?
Аленка умная. Все понимает. К тому же у глупого человека взгляд бегает, а Аленка точно в глаза смотрит. Или директор школы Карен Давидович Араян, когда про глаза рассказывал, не глупость имел в виду? Точно, он о трусости говорил. Так что смотри, Генка, в Аленкины глаза твердо, не трусь.
– Проверяю. Надо же знать, чего ждать от человека?
– А участкового и директора школы тоже проверял?
Вот ведь неугомонная, мало того, что в глаза смотрит, еще и смеется. Нет, надо биноклем прикрыться.
– И чего они мне? Они в отцы не набивались. Мало ли кто мимо дома ходит?
– А дядя Саша набивается?
А кто его знает? Разговоры разговаривает. Вопросы какие-то задает. Да еще так, словно и в самом деле узнать чего хочет.
– Да не знаю я. В гости пока ходит. Присматривается.
– К мамке твоей?
– Чего это к ней присматриваться? – удивился Генка. – Она и так красивая. Он со мной контакт налаживает.
– Это как? – не поняла Аленка. – Ты чего, телевизионная антенна? У нее иногда контакт пропадает.
– Да я сам не пойму, – вздохнул Генка.
– А я красивая? – спросила Аленка.
Ничего не ответил Генка. Не нашелся, что ответить. Только и сделал, что снова посмотрел на Аленку через бинокль. Часто бинокль выручает Генку. Папкин!
– Баба Маруся говорит, что ты хороший, – вздохнула, не дождавшись ответа, Аленка. – Только прячешься почему-то всегда под брезент, где у вас металлолом лежит.
– Это не металлолом, – прикусил губу Генка. – Это папкина машина. Он ехал на работу, и у него заболело сердце. Он остановил машину, вышел и умер. А машина покатилась дальше. И разбилась.
– Я знаю, – серьезно ответила Аленка. – Под брезентом прохладно. В жару хорошо.
– И не страшно, – добавил Генка.
– Баба Маруся говорит, что бояться можно, – ответила Аленка. – Главное – не трусить.
– Хочешь со мной на крышу? – расхрабрился Генка. – Не бойся!
– А я и не боюсь! – тут же превратилась в обычную девчонку Аленка. – Просто не хочу.
– А пошли тогда зеленую смородину есть?
(Ну, причем тут смородина?)
– Аленка! Завтракать!
Это бабы Маруси голос. Ну и хорошо, а то уже и не знаешь, что сказать.
– Не буду я зеленую смородину есть. У меня до сих пор от нее живот болит. Я пойду.
– У меня завтра день рождения.
Все-таки сказал. Сумел!
– Ты это… приходи.
– А подарок?
Остановилась, а у самой в глазах искры сверкают. Какой от Аленки может быть подарок? Она сама как подарок.
– На велосипеде дашь покататься?
– И все?
Встала напротив солнца так, что лица не видно, только кудряшки золотом сияют вокруг, и в бинокль не разглядишь, глаза слезятся.
– Ты красивая.
– Приду!
03
– Нет, ну вроде взрослый парень!
Не любит мамка, когда Генка играет за едой. Когда телевизор смотрит, книжку прижимает за тарелкой к банке с чайным грибом или, как теперь, расставляет костяшки домино, которые так замечательно падают друг за другом. А что еще делать, если картошка уже съедена, а стол стоит в саду, и вокруг порхают бабочки и пахнет яблоками? Жаль, что уйти нельзя, пока мама не выговорится. Пока не расскажет дяде Саше, что Генка отбился от рук. Что
