не говорит. Эрекция — это спасительная палочка, с помощью которой мужчина пытается выпутаться из щекотливой ситуации. Мужчина врет женщине из мести. Действительно, раздев женщину, в девяти случаях из десяти мужчина чувствует себя обманутым. Он понимает, что в очередной раз секс не совпадает с желанием. Но даже прекрасное тело не всегда радует. Невозможно касаться обнаженных лепестков, не посмотрев в глаза. Невозможно смотреть в глаза, в которых ничего нет. Иногда в глазах что-то есть, но не хочется смотреть в глаза, которые достались ужасному телу. Вдруг в них скрывается что-то настоящее? Безответное настоящее напоминает пропасть. Во-первых, всякий мужчина боится высоты. Во-вторых, главное вкус. Кому нужен вкус пропасти?
Да, все это работает в обе стороны, но я-то остаюсь на одной…
Женщина думает, что она приносит себя в жертву и хочет ответной жертвы от мужчины. Мужчина с ужасом думает, что жертвоприношение может стать ежедневным.
Меня раздражают женщины, которые играют роль жертвы. Не люблю женщин, которые играют роль жертвы. Ненавижу женщин, которые играют роль жертвы. Боюсь женщин, которые не играют.
Если женщина не знает, чего она хочет, это значит, что она не хочет тебя.
Я вырезаю из дерева солдатиков, чтобы расставить их на шахматной доске. Королеву вырезать не буду. Вырезать мечту — невозможно. Я просто поставлю деревянный чурбачок в угол доски, окружу непроходимым редутом коней, ладей, слонов и пешек. А короля пожертвую в самом начале партии. Противник сразу потеряет ко мне интерес, и я смогу дать отдых изрезанным пальцам, сдвинуть фигуры в ящик, взять в руки деревянный чурбачок и представить, какую бы королеву я мог бы вырезать. У нее была бы стройная фигура, гармонично сужающиеся к ступням ноги, не слишком большая грудь, длинная шея. Я бы не стал делать ее сутулой, но вот шея должна самую чуточку склоняться вперед. Но только так, чтобы позвонок на загривке, над плечами, как это называется, не выпирал отдельным холмиком. Я допустил бы легкий прозрачный пушок у нее на коже. Я много чего допустил бы. И ее капризы, и срежиссированную глупость, и светящийся ум в глазах. Даже неэпилированный пах. Какая разница. Все перестанет иметь значение в то мгновение, когда понимаешь, что весь мир сузился до размера ее зрачков. И еще уже от вспышки спички, когда она попросит закурить, голая и потная, пахнущая моим запахом и слегка удивленная, что я опять готов ее целовать там после того, что только что сделал с ней.
Где ты?
Я беру в руки деревянный чурбачок и понимаю, что сжимаю собственную плоть.
Где ты?
В следующей жизни?
Единственное, чего бы я не хотел, так это чтобы она смотрела сквозь меня. Это самое страшное, когда мужчина чувствует себя прозрачным. Прозрачность это опасная штука. Она накапливается. В этом и есть главное различие между мужчиной и женщиной. Нелюбимый мужчина становится прозрачным, а нелюбимая женщина горькой на вкус.
Когда я был маленьким, я очень боялся упустить любовь. Поэтому каждый день я задавал себе вопрос, я уже влюбился или нет? Я перебирал в голове всех знакомых девчонок и с разочарованием убеждался, что и в эту я не влюбился, и в эту тоже не влюбился, и в эту. Предполагаемая любовь начиналась с рассматривания ног. На школьной линейке девочек в белых фартуках и коротких платьях ставили в первый ряд, облегчая соученикам обзор ног противоположной шеренги. Половина отбраковывалась сразу из соображений кривизны, худобы или полноты. Особо уничижительным откликам подвергались ноги, расходящиеся от паха на ладонь, затем сходящиеся к коленям или даже к носкам. Затем следовала отбраковка по коленям, по наличию талии, груди, лицу. К финалу осмотра выяснялось, что во всей школе нет ни одной безупречной девчонки. Со временем некоторые из нас уверятся, что приличные ноги изредка попадаются, и не только в телевизоре. Остальным будет на это наплевать. Один мой знакомый, который ничего не понимал в любви, поскольку утверждал, что после каждой своей измены любит жену еще больше, однажды сказал, что влюбился в ее икры. Она пробежала перед ним в каком-то учебном заведении, он присмотрелся к ее икрам и сказал себе, что обладательница этих икр станет ее женой. А потом я плакался ему про свою непутевую семейную жизнь и этот плейбой терпеливо меня выслушивал вместо того, чтобы послать на хрен. А еще позже он врезался в какого-то негодяя, выехавшего на встречную полосу на своем уазике. И я пришел на похороны, смотрел на его лицо, собранное из обрывков, разбросанных по сплющенному салону, смотрел на его кричащую мать, отчего-то сокрушающуюся, что погиб такой красивый сыночек, словно о некрасивом она жалела бы меньше, и на жену. Она почти превратилась в старуху. Ее кожа позеленела. Она пошатывалась у гроба, а я пытался рассмотреть ее икры и думал, будет ли у меня эрекция, если я останусь с ней наедине?
Я думаю так о каждой женщине, которую встречаю, вижу, слышу, представляю. Большинство отвергаю сразу, остальных выбраковываю при ближайшем рассмотрении, некоторые заставляют меня остановиться, замереть. Чего уж там говорить, они меня не видят вовсе. Я человек невидимка. Лысый низкорослый тип с носом картошкой, хриплым голосом и забинтованными пальцами. Я отвратителен.
Мне снится, что я вырезаю деревянных солдатиков из собственной руки. Я правша — значит из левой. В голову приходит мысль, что если я вырезаю их из руки, значит, они уже не деревянные, а костяные. Или костно-мясные. Я пытаюсь вырезать на подушечке пальца упрощенное лицо, но мякоть срывается, падает на пол, где моя собака радуется каждой крошке. С досадой я рассматриваю выскобленную кость, вновь смотрю вниз и вдруг понимаю, что моя собака умерла уже лет десять назад. Я наклоняюсь, чтобы ее погладить, она вдруг зевает и говорит мне: — отстань.
