никаких «не отследили». Перезагрузка! И немедленно!
— Но у них дети, — замялся младший куратор. — Трое… на двоих. Да и по сводкам и у нее еще должен родиться ребенок. Да и он… Да и сколько уж можно? Может…
— Какое к чертям, прости господи, — побагровел старший куратор, — «может»? Запомните! То, чего не может быть — быть не может! Перезагружайте. Не обоих, так хотя бы одного! Срочно!
— Есть, срочно, — щелкнул каблуками младший куратор.
— И чтоб больше…
Дверь хлопнула. Младший куратор сел за стол, полистал разбросанные бумаги, тяжело вздохнул:
— Как же меня все это за…
Он берег себя, как никогда. Но когда со второстепенной дороги вылетел камаз, увернуться не успел. Умер мгновенно. Водитель камаза, который и сам остался жив чудом, выполз из развороченной машины, заглянул в сплющенный внедорожник и полез трясущейся рукой за телефоном. — Да как же это так? Как же? Что это я….
Собеседование
«Где сплетаются лестницы,
Остается надежда
Ступить на равнину».
Дом казался пришельцем из прошлого. Впечатление усиливали узкие стрельчатые окна, которые в первом ряду натужно поблескивали темными витражами, во втором и третьем походили на бойницы, а выше замещались каменными фигурами с оскаленными пастями. Женни попробовала посчитать этажи и не смогла. Высокие оконные проемы сбивали с толку. Взметнувшиеся рядом офисы отсвечивали тонированным стеклом безэтажно и казались самонадеянными выскочками.
Девушка посмотрела на часы. Постоянная боязнь оказаться несостоятельной, опасение упустить возможную работу заставили прийти на полчаса раньше и теперь вынуждали бродить по тротуару. Улица заканчивалась тупиком с вязами, в тени которых стояло несколько машин. Женни оглянулась, рассчитывая увидеть скамью или небольшое кафе, но этот район Гамбурга не собирался потакать слабостям. Она вздохнула и, поеживаясь от неожиданной утренней майской прохлады, подошла к дому. Обрамленные каменными спиралями колонн массивные двери казались частью монолитной стены. Рядом на высоте человеческого роста поблескивала металлическая плита. Сливающимся готическим шрифтом на ней темнела надпись:
«Этот дом был построен в 1950 году Олафом Густафсоном и подарен городу Гамбургу».
Женни подняла голову, еще раз окинула взглядом вертикаль фасада и недоуменно качнула головой. Дом выглядел значительно более старым. И на ощупь тоже. Камень не мог обмануть ее. Сколько раз, прогуливаясь по узким берлинским улицам, она угадывала возраст зданий. Неужели ошиблась?
Девушка шагнула к дверям, вгляделась в колонну, возраст которой был никак не менее пяти сотен лет, провела пальцами по матовой поверхности дерева, опустила ладонь на покрытую патиной медную рукоять. Неожиданно правая створка двери легко подалась и уплыла внутрь. Внезапный сквозняк растрепал волосы, затягивая их в открывшийся полумрак. Женни подхватила локон, убрала за ухо и вздрогнула, увидев незнакомца.
Человек стоял в трех шагах от двери, завершая нелепой фигурой образовавшийся треугольник света. Впрочем, кажущаяся нелепость рассеялась, едва Женни сумела рассмотреть его. На незнакомце ладно сидел строгий, но элегантный черный костюм, открывающий ворот белоснежной водолазки. Черные туфли поблескивали зеркальными носами. И только морщинистое, почти безволосое лицо старика, которое странным образом успокоило Женни, развенчивало общую безукоризненность. Но и эта мнимая ущербность растаяла, едва человек открыл рот. У него оказался приятный низкий голос.
— Входите, фройляйн…
— Женни Герц.
— Как странно…
Незнакомец замер, пожевал сухими губами, словно пробуя имя на вкус.
— Но ведь вы не француженка?
