– Даже с того света, – согласился Ассиф. – Что ж, будем ждать возвышения нашего милого мальчика.
Однако Судья сдаваться не собирался.
– А кто был тот чиновник, перед которым ты принес этот обет? – спросил он.
– Как его звали, я не помню, – вдохновенно отвечал Абдулла, приняв вид крайнего сожаления. Его прошиб пот. – Я ведь был совсем маленький, и мне показалось, что он старик с длинной седой бородой. – Абдулла решил, что это сойдет за описание любого чиновника, в том числе и того, который сейчас стоял перед ним.
– Придется проверить все записи, – раздраженно заметил Судья. Он повернулся к Хакиму, Ассифу и Фатиме и официально – и довольно холодно – простился с ними.
Абдулла ушел вместе с Судьей, едва не вцепившись тому в форменный пояс, – так ему хотелось поскорее покинуть отцовскую лавку и двух своих толстых невест.
Глава пятая, в которой повествуется о том, как отец Цветка-в-Ночи пожелал вознести Абдуллу над всеми жителями земли
– Ну и денек! – сказал себе Абдулла, оказавшись наконец в своей палатке. – Раз я такой везучий, нечего удивляться, если мне так и не удастся поднять ковер в воздух!
«А может статься, – думал он, укладываясь на ковер, по-прежнему в лучшем своем наряде, – может статься, в ночном саду окажется, что Цветок-в-Ночи рассердилась на него за глупость и больше не любит его. Или по-прежнему его любит, но решила с ним не бежать. Или…»
Уснуть Абдулле удалось не сразу.
Однако, когда он проснулся, все было замечательно. Ковер как раз мягко снижался к залитому лунным светом пригорку. Поэтому Абдулла понял, что в конце концов ему удалось произнести волшебное слово и было это настолько недавно, что он едва ли не запомнил его. Но оно начисто стерлось из его памяти, когда из белых ароматных цветов и круглых желтых фонариков к нему выбежала Цветок-в-Ночи.
– Ты здесь! – кричала она на бегу. – Я так волновалась!
Она не сердилась. У Абдуллы запело сердце.
– Ну что, готова? – крикнул он в ответ. – Давай скорей ко мне!
Цветок-в-Ночи радостно рассмеялась – это определенно не было хихиканье – и перебежала лужайку. Должно быть, луна именно в этот миг скрылась за облаком, потому что Абдулла увидел бегущую девушку в свете одних лишь желтых фонариков – золотую, стремительную. Он встал и протянул к ней руки.
И тут облако спустилось вниз, к свету фонариков. И это было не облако, а огромные черные кожистые крылья, бесшумно бьющие воздух. Из тени машущих крыльев показались две не менее кожистые руки с длиннющими когтями – и сомкнулись вокруг Цветка-в-Ночи. Абдулла видел, как она подпрыгнула, когда эти руки не дали ей бежать. Она обернулась и глянула вверх. То, что она там увидела, заставило ее закричать – испустить протяжный, дикий, отчаянный крик, оборвавшийся, когда одна из кожистых рук поднялась и закрыла ей лицо когтистыми пальцами.
Цветок-в-Ночи колотила по руке кулаками, пиналась и отбивалась – но напрасно. Ее подняли наверх – маленькую белую фигурку на фоне тьмы. Огромные крылья снова бесшумно взметнулись. Гигантская ступня с такими же когтями, как и на руках, придавила траву примерно в ярде от ковра, на котором Абдулла еще не успел толком встать, на огромной голени вздулись мышцы, и тварь – кем бы она ни была – устремилась вверх. Какой-то миг Абдулла глядел в жуткую кожистую морду с кольцом в крючковатом носу и узкими раскосыми глазами – глубокими и жестокими. Тварь на него и не посмотрела. Она была занята тем, чтобы подняться в воздух вместе со своей жертвой.
В следующий миг чудовище взлетело. Еще мгновение Абдулла видел его над головой – огромного летучего ифрита, в руках у которого висела крошечная бледная девушка. Потом чудовище поглотила ночь. Все произошло неимоверно быстро.
– За ним! За ифритом! – приказал Абдулла ковру.
Ковер вроде бы повиновался. Он неохотно заерзал и поднялся с пригорка. А потом он нырнул обратно и замер, словно бы кто-то отдал ему другой приказ.
– Ах ты молью траченная циновка! – заорал на него Абдулла.
Вдали в саду раздался чей-то голос:
– Люди, сюда! Кричали где-то там!
Абдулла заметил на другом конце сада отблески лунного света на металлических шлемах и – хуже того – золотой факельный свет на мечах и луках. Он не стал дожидаться, пока придется объяснять этим людям, почему он кричал, и бросился плашмя на ковер.
– Назад в палатку! – шепнул он. – Быстро! Пожалуйста!
На сей раз ковер послушался – так же расторопно, как и вчера ночью. Он в мгновение ока взмыл с пригорка, метнулся в сторону и перемахнул через неприступную стену. Абдулла лишь краем глаза увидел большой отряд наемников-северян, метавшихся по залитому светом саду, – и вот уже он несся над спящими крышами и посеребренными луной башнями Занзиба. Абдулла едва успел подумать, что отец Цветка-в-Ночи, наверное, даже богаче, чем он полагал, – ведь далеко не все могут позволить себе держать так много наемных солдат, а северные наемники были самые дорогие, – и тут ковер спланировал вниз и плавно пронес его самую середину палатки.
Там Абдулла дал волю отчаянию.
Цветок-в-Ночи похитил ифрит, а ковер отказался за ним следовать. Абдулла понимал, что в этом нет ничего странного. Всем занзибцам было известно, что любому ифриту покорны огромные силы земли и неба. Этот ифрит, несомненно, проявил прозорливость и приказал всему, что находилось в саду, не двигаться, пока он похищает Цветок-в-Ночи. Ифрит наверняка даже не заметил ни ковра, ни Абдуллы на нем, однако слабенькое ковровое волшебство было вынуждено покориться приказу ифрита. И ифрит похитил Цветок-в-Ночи, которую Абдулла любил больше жизни, – похитил в ту минуту, когда она бежала к нему в объятья, и ничего тут, судя по всему, не поделаешь.
Абдулла заплакал.
Потом он решил выкинуть из карманов все деньги. Теперь они ему были ни к чему. Но перед этим он снова предался горю – сначала громогласным жалобам, рыдая в голос и бия себя в грудь по занзибским обычаям, а затем, когда запели петухи и появились первые прохожие, впав в молчаливое отчаяние. Не было смысла даже шевелиться. Пусть другие суетятся, посвистывают и гремят ведрами – Абдулла больше не имеет отношения к этой жизни. Он лежал, скорчившись, на ковре-самолете и мечтал умереть.
Ему было так худо, что он даже не подумал об опасности, которая могла грозить ему самому. И он не обратил внимания, что все звуки Базара внезапно стихли, как умолкают птицы в лесу при появлении охотника. Он и вправду не заметил ни тяжелой мерной поступи, ни ровного клац-клац-клац наемнических доспехов. Абдулла не поднял головы, даже когда у самой палатки кто-то гаркнул: «Стой, раз, два!» Но тут занавески палатки с треском оборвались и упали наземь, и пришлось все-таки повернуться. Абдулла вяло удивился. Он сощурил опухшие веки от яркого света и не слишком настойчиво спросил себя, что, собственно, делает в его палатке отряд солдат-северян.
– Он, – сказал некто в штатском, который вполне мог оказаться Хакимом, и благоразумно исчез, пока Абдулла не разглядел его хорошенько.
– Ты! – рявкнул командир отряда. – На выход. С нами.
– Что? – переспросил Абдулла.
– Взять его! – приказал командир.
Абдулла был огорошен. Он слабо возражал, когда его поставили на ноги и стали выкручивать руки. Он продолжал возражать, когда его бегом – клац-клац, клац-клац – вывели из Базара в Западные кварталы. Вскоре он начал возражать уже весьма решительно.
– Что происходит? – пыхтел он. – Скажите мне… куда мы… требую как гражданин!
– Молчать. Увидишь, – отвечали ему. Солдаты были здорово тренированные, так что совсем не пыхтели.
Спустя недолгое время они бегом втащили Абдуллу под массивные каменные ворота, сложенные из глыб, сверкавших на солнце белым, во внутренний двор, где провели пять минут в раскаленной, словно печь, кузне – Абдуллу сковали цепями. Он возражал еще решительней:
