Это был Андрей. Андрей! И Анна безвольно прислонилась к стене, не в силах оторвать взгляд от его фигуры, ужасаясь тому, что в любой миг могут появиться собаки, которых спускали на ночь в парк, или сторож заметит непрошеного гостя, поднимет тревогу. Но пока было все тихо, только соловей заливался трелями. И вот Андрей перебежал открытое пространство между кустами и стеной дома, вот ухватился за шпалеры, по которым вились розы, и в несколько резких движений, как кошка, забрался по стене. Мгновение — и он сидит на подоконнике, свесив ноги, с задорной улыбкой поднося к губам свою ладонь.

— Похоже, я был ранен, пока стремился на зов своего сердца, — проговорил он, глядя ей в глаза, и Анна моргнула удивленно, все еще не в силах поверить, что это явь, и он действительно сидит в окне ее спальни. — Милая дама не поможет мне с моей раной? Шип от красивого цветка все же шип, и болит от него нещадно.

Он протянул ладонь в ее сторону, и она кивнула, заметив в скудном свете летней ночи, шип, впившийся ему в кожу. Отошла от него к «бобику» [239], взяла из корзины с рукоделием иглу и, вернувшись к нему, без особого труда достала тонкую темную полоску из его ладони. Все это Анна проделала молча, не зная, что сказать, боясь, что дрожащий голос выдаст ее волнение в этот миг. Но странно — она совсем не боялась его присутствия в своей спальне, словно не было в том ничего предосудительного. Словно хотела видеть его здесь. Словно его присутствие было само собой разумеющимся в ее спальне в этот ночной час.

Когда шип был извлечен из кожи, Андрей забрал из пальцев Анны иглу и воткнул ее в стену [240], у самых штор. А потом обхватил ее лицо ладонями и заглянул в ее широко распахнутые глаза.

— Отчего ты молчишь? — прошептал он, почти касаясь губами ее губ, так низко склонился он над ее лицом. — Отчего ты молчишь?

— Это сон, верно? — прошептала она в ответ, совсем позабыв о том, что раздета, что на ней только сорочка без рукавов, капот же сброшен был, едва прикрыла дверь в будуар. Что и он толком не одет — в камзоле и рубахе, без мундира.

— Тогда нам снится один и тот же сон, милая, — снова мимолетное касание губ при этом шепоте, и она не смогла сдержаться, поддалась желанию, вспыхнувшему в ней. Сама поцеловала его, как он когда-то целовал ее в лесу — робко, вопросительно.

Его губы пахли вином и ягодами, и этот сладкий аромат закружил Анне голову. Андрей чуть качнулся, и она, испугавшись, что он не удержится на окне, упадет назад, на дорожку у дома, сжала его плечи, потянула на себя вглубь комнаты, не подозревая, как выглядит это движение со стороны. Он спустился с подоконника, даже не отрывая своих губ от ее рта, прижал ее к себе теснее, обхватив руками, и она поразилась тому жару, который шел от его тела ныне. Или это ей показалось в духоте ночи?

— Где твоя девка? — прошептал Андрей ей в губы, проводя руками по ее голым плечам и рукам, отчего кожа загорелась огнем, защипало в кончиках пальцев.

— В будуаре, — кивнула Анна на закрытую дверь, и он оставил ее, едва не вызвав у нее возглас протеста. Прошел к двери и запер ту на ключ, торчащий в замке.

— Что ты делаешь? — прошептала Анна, когда он вернулся к ней, снова положил ладони на ее обнаженные плечи. Странно, не ли она недавно боялась его? Ныне же никакого страха не было, только какой-то странный трепет в душе, легкая дрожь, бьющая тело.

— Тебе прохладно? — спросил Андрей, а потом взял ее руку и коснулся губами сгиба в том самом месте, где так отчаянно сейчас билась тонкая жилка. Но Анна только головой покачала, сама не понимая, что с ней творится, не понимая, жарко ли ей или холодно в этот момент. Что он здесь делает? Так нельзя, мелькнуло в ее голове, но тут он снова целовал ее. Сначала эти поцелуи были схожи с теми, которые он дарил ей там, на лесной тропе, а позднее они стали совсем иными, такими, от которых ушли все мысли до единой из головы. Только жар в теле остался, вкус его губ, тяжесть его рук на своем теле.

Анна вернулась из этого морока только дважды. Первый раз, когда почувствовала странный холод на своем теле и, оторвавшись от губ Андрея, прервав поцелуй, вдруг обнаружила, что уже лежит в постели, а ее сорочка спущена, обнажая грудь.

— Что…? — но он не дал ей договорить, снова стал целовать, касаясь ее обнаженной кожи, уже не через ткань сорочки, без преград, и она снова отдалась тому сбивающему с разума вихрю эмоций и чувств, который становился все сильнее с каждым прикосновением.

Его руки и его губы. Его горячая кожа под ее пальцами. Ей казалось, что она тает в его руках, таким обжигающим был огонь, пылающий в ее крови в те минуты. Каждое прикосновение, каждый поцелуй только распалял этот жар, только обещал что-то. Она помнила, как Андрей смотрел на нее между поцелуями, лаская ее. Пристально, внимательно приглядываясь к каждой эмоции, что мелькали на ее лице, словно прислушивался к каждому вздоху, к каждому шепоту. Словно ждал от нее чего-то…

А Анна только смущенно улыбалась в ответ, отдаваясь целиком тому странному желанию, что становилось все сильнее и сильнее с каждым прикосновением губ и рук, ощущая, как сладко замирает сердце в груди при каждом его выходе в ее губы.

Второй раз она очнулась от этого странного наваждения, когда Андрей вдруг навалился на нее всей тяжестью своего тела, когда спустя миг ее тело пронзила острая боль. Он тут же положил ладонь на ее рот, приглушая легкий вскрик, помимо воли сорвавшийся с ее губ, отвел взгляд от ее потрясенного взора. Анна попыталась отстраниться от него и этой боли, вмиг стершей то наслаждение, что вскружило ей голову совсем недавно, дернулась вверх, но только уперлась головой в изголовье кровати.

Лишь теперь она ясно поняла, что случилось сейчас. Лишь теперь она ясно поняла, что случилось сейчас. «Порчена», говорила Пантелеевна, вздыхая, когда очередная дворовая шла под венец нежданно. Теперь Анна поняла, что имела в виду няня, когда шептала это себе под нос. Именно такой вдруг ощутила себя Анна ныне — порченной, словно что-то сломали в ней этой ночью. Теперь все увидят, поймут… Как ныне на люди показаться? Хотя разве у них с Андреем иная дорога? Разве не под венец они собирались? Но так скоро… так скоро…

Когда он откинулся на постель возле нее после, Анна хотела уйти, убежать прочь из кровати и из этой комнаты вообще, гадая, сможет ли шевельнуться сейчас, когда, как ей казалось, пульсирует болью все тело. Но Андрей успел задержать ее, придавил ладонью к постели.

— Тихо, тихо, милая, — начал целовать ее лицо, губами стирая слезы, катящиеся из ее глаз, гладил ее волосы, отводя упавшие на лоб и нос пряди. — Прости меня, прости…

Сначала Анна не поддавалась его рукам, отстранялась от его губ, помня о той боли, что он ей причинил, а потом расслабилась, обмякла, приникла к его груди, обхватив его руками.

— О Боже, Андрей, это было так больно! Это просто невыносимо! — рыдала она тихо, а он укачивал ее в своих руках, уже сожалея о том, что совершил.

Но иного выхода у него уже не было: забрать свое слово обратно он не мог, но и позволить ей посмеяться над ним, оставить его в дураках тоже. Анна дала свое слово стать его женой, и он не вернет ей его. Она станет мадам Олениной, как обещала. Пусть даже сама того не желая. Ее игра обернется против нее самой. Ее партия проиграна, как он и сказал ей нынче днем.

Вскоре Анна затихла, взглянула на него покрасневшими от слез глазами, и сердце его дрогнуло. Андрей легко коснулся губами ее лба, опасаясь, что иное вызовет у нее неприятие в этот момент, но она сама вдруг прижалась к нему, коснулась губами плеча.

— Так будет не всегда, — прошептал он, зарываясь лицом в ее распущенные по плечам волосы, вдыхая их запах, мигом вскруживший ему голову. Как и тепло ее обнаженного тела так близко. — Не всегда, моя милая. Моя девочка… моя милая Анни…

Когда за окнами стал сереть рассвет, Андрей аккуратно переложил со своего плеча голову сладко спавшей Анны, выскользнул из постели, стараясь не потревожить ее сон. Но она все же открыла глаза, будто почувствовала одиночество и холод в своей постели. Села, наблюдая, как он одевается, только ныне со смущением разглядывая его тело. Он почувствовал ее взгляд, обернулся и, заметив, что она не спит, подошел к постели, сел корточки возле кровати, взяв ее ладони в свои. Улыбнулся, когда она поспешила натянуть покрывало на обнажившуюся грудь.

вернуться

239

Переносной женский столик

вернуться

240

Стены в домах того времени обивались тканью — шелком или штофом. Отсюда и пошло название — «обои»

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату