От дождя волосы Анны, так тщательно завиваемые, распрямились, и она не могла не смутиться, когда Андрей пропустил меж пальцев длинную прядь, выбившуюся из прически, наблюдая, как медленно рассыпаются они на его ладони.
— У меня не такие вьющиеся локоны, как у Полин. Прямые… Приходится много над ними трудиться, чтобы добиться… чтобы по моде…
И он улыбнулся, в который раз дивясь ее трогательной наивности, стал снова целовать ее.
— Пусть такие, как есть… Я люблю в тебе все, даже твои невьющиеся в укор моде волосы!
А потом оба замерли при его словах, взглянули друг другу в глаза. Андрей ждал, что она скажет хоть что-нибудь в ответ на его признание. Пусть даже какую-нибудь нелепицу или отшутится. Пусть даже солжет, пусть! Но Анна только легко оттолкнула его, чтобы теперь уже он перекатился на спину, склонилась над ним и после долгого и пристального взгляда в глаза поцеловала его в шею, открытую в расстегнутом вороте мундира, медленно провела губами от самого уха вниз до рубахи. Именно тогда он совсем потерял голову, забыл обо всех доводах рассудка.
Андрей будет после вспоминать, какой обжигающе горячей была кожа Анны, каким тихим был ее шепот, когда Анна молила его после каждого прикосновения рук или губ, цепляясь с силой в его плечи: «Прошу тебя… прошу тебя… Андрей», сама не понимая, о чем просит его. Он полагал остановиться в течение всего времени, когда ласкал ее. Знал, что не может позволить себе сделать то, о чем так настойчиво требовало собственное тело, о чем тихо умоляла Анна, лежащая под ним. Но когда она просунула ладони под его рубаху, коснувшись кожи, когда стала сама целовать его плечи, растянув ворот, он не сумел ее оттолкнуть, как следовало.
— Ты не должна… я не должен…, - шептал Андрей, только распаляя желание Анны добиться своего. Он был слаб. Слаб во всем, что касалось этого дивного русоволосого ангела, как бы ни отрицал очевидное.
— Это из-за…м-м-м… consequences [257]? — спросила Анна, облизывая пересохшие отчего-то губы, удивляясь собственной смелости, разгоревшейся в ней с огнем в крови. Только Андрей придавал ей этой смелости и никто иной. — Мадам Элиза поведала мне о многом в то утро, когда мне пришлось открыться ей. И невольно подсказала… Седмица. Семь дней после… после… sans consequence [258]. Нынче — пятый.
Все. После этих слов он сдался на ее милость. Анна заметила это вдруг по его глазам, что затуманились, как тогда, в спальне. Она улыбнулась и провела пальцами по его лицу, вниз вдоль шеи, по плечу и вниз по руке, дивясь контрасту мягкости кожи и твердости мускулов под ней.
— Поцелуй меня…
Пусть даже после придется выдержать снова то, что он делал тогда. Но она помнила и то дивное наслаждение, предваряющее эту боль, наслаждение, от которого даже кожа горела огнем, а сердце билось в груди, как птичка в силке. Она так хотела забыть обо всем, что разделяло их, об их ссорах и разногласиях, о той разлуке, что предстоит им вскоре, поджидающей их за порогом этого строения под дождем. И о войне, что пришла так не вовремя, обо всем, что могла она принести с собой…
И Анна забылась, как и хотела, даже пропустив тот момент, которого она так страшилась. Взглянула на него так удивленно, что Андрей не смог не улыбнуться, уткнулся лицом в местечко между шеей и тонкой ключицей, боясь, что она обидится его улыбке, тому торжеству, что он невольно ощущал в душе при виде выражения ее лица, тому восторгу, что плескался ныне в душе.
— Ныне я понимаю, — проговорила она, пряча свое краснеющее лицо у него на груди после. — Ныне я понимаю, отчего улыбалась мадам Элиза, когда я твердила, что ни за что и никогда не смогу лежать, когда… когда… Это как с поцелуем.
— Что с поцелуем? — переспросил Андрей, гладя ее волосы. И она рассказала ему, смущаясь, о своем решении, принятом еще тогда, несколько лет назад, что никто и никогда не будет так целовать.
— Так забавно, так глупо я думала ранее, — хихикнула она слегка нервно, все еще смущаясь его и своей наготы, этой близости, что была меж ними сейчас. — Так наивно…
Андрей легко поцеловал ее в кончик носа, улыбаясь мысли о том, какая она все-таки еще девочка. Вроде бы и женщина с виду, а по сути — дитя и только.
— Мы с тобой обвенчаемся в первый же мой отпуск, — говорил он, и она кивнула, не стала спорить. Андрей не стал добавлять, что этот отпуск, скорее всего, будет дан по ранению, предпочел умолчать о том, не желая нарушать очарования их нежданного уединения. Потом поднялся с плаща, на котором они лежали, расстелив тот на сене, вышел из сарая к коню, снял седельную суму.
— Дай мне руку, — попросил Андрей, вернувшись, и Анна, по-прежнему не глядя на него, отводя глаза в сторону от его обнаженного тела, пусть и с трудом преодолевая любопытство, протянула ладонь в его сторону. Скользнуло по пальцу холодом металла, и она взглянула на руку. Тонкий ободок серебра и три граната — один большой по центру и два поменьше по бокам.
— Это кольцо моей прабабушки по линии отца. По преданию, оно было заказано мастеру ювелирных дел, когда прадедушка был вынужден покинуть Петербург по воле императрицы Анны Иоанновны из-за близкого знакомства с семейством Долгоруких. Они с моей прабабкой тогда только помолвились, и эта ссылка должна была стать концом их союза. По семейному преданию, прадед в отчаянье бродил по столице, пока не зашел в один из трактиров у Московской заставы, где встретил цыганку. Она-то и подсказала ему, как должно уберечь свое счастье и свою любовь — перстень с гранатом поможет ему в том. Пока перстень на руке у той, кому отдано сердце, любовь не уйдет из союза. Так и вышло. Прадед хоть и отбыл в ссылку, да недолго один жил в своем имении на Рязанщине. Прабабка сумела убедить своего отца и позволить ей обвенчаться с тем, кого выбрала сердцем. Пусть и ушло на это три долгих года. С тех пор Оленины передают это кольцо по старшей линии своим нареченным.
Андрей замолчал на миг, невольно вспомнив Надин. Она была единственной из невест Олениных, что не надела на руку при помолвке это кольцо неведомо по какой причине. Андрей знал только, что Борис отдал тогда невесте материнское кольцо с яхонтом и жемчугом, невзирая на приметы и семейное предание. Оттого-то Андрей не сразу понял тогда, что Надин уже не его невеста, чужая…
— Оно дивное, — Анна пошевелила пальчиками, и гранаты тускло блеснули в скудном свете, что шел из дверного проема. Этот блеск вернул Андрея из воспоминаний. Он поймал эти тонкие пальчики, прижался к ним губам.
— Я возвращался, чтобы отдать его тебе. Думал, на обеде сделать это, да только не сложилось. А потом… потом и о нем забыл со злости.
— Прости меня, — Анна провела ладонью по его щеке, а потом тоже протянула ему кольцо, что сняла с одного из пальцев, пока он выходил. — Вот. Я шла к тебе не только для того, чтобы сказать, как я сожалею о том, что сделала. Для того чтобы отдать тебе это. В память обо мне.
Четыре камня на серебре — по числу букв ее имени. Дивное сочетание двух аметистов и двух нефритов. Ее имя, созданное руками ювелирных дел мастера по существовавшей в то время моде творить себе именные талисманы-кольца по первой букве камней в обрамлении драгоценных металлов.
Кольцо было Андрею мало. Не налезло даже на мизинец к разочарованию Анны. Она-то думала, что этот талисман не только будет служить в память, но и непременно сохранит его от всего худого. В его имени ведь тоже есть эти буквы — А и Н.
— Повешу на шнурок на шею, — решил Андрей, убирая кольцо в седельную суму. А потом навис над ней, прижал к сену, крепко поцеловал в губы. — Отныне мы и обручены с тобой, милая моя. Обменялись же перстнями, пусть и не под сводами церковными…
И снова только тишина дождя раздавалась в сарае, когда мужчина и женщина скрепили свой союз, переплетая руки, тесно прижимаясь телами, обжигая поцелуями. О, если б только можно было всю жизнь провести в этом сарае, думала Анна, слушая, как бьется сердце Андрея под ее ухом позднее. Она бы согласилась на то, не раздумывая, невзирая на то, что больно колется порой сухая трава даже через ткань плаща.
