учебнике. Как только он видел, что все это взято из учебника, он больше этим не интересовался.
Он был мыслителем и хотел, чтобы ему говорили что-нибудь новое. А со мной проблема заключалась в том, что я понятия не имел об учебниках, поэтому все, что я писал, не могло быть взято из учебника - это было совершенно точно. И ему понравилась моя работа по той простой причине, что я не был книжником. Я отвечал сам по себе.
На мой устный экзамен он пригласил одного мусульманского профессора из Аллахабадского университета. Того считали очень строгим, требовательным человеком. И даже сам доктор Карпатри сказал мне: «Он очень требовательный человек, так что будьте осторожны».
Я сказал ему: «Я всегда осторожен, независимо от того, является ли человек требовательным или нет. Я остерегаюсь не человека, я просто осторожен. Смысл не в человеке: даже если в комнате никого нет, я все равно осторожен».
Он сказал: «Я хотел бы присутствовать и посмотреть на это, потому что я слышал об этом человеке, что он действительно очень жесткий». Поэтому он пришел на экзамен. Это было редким событием. Там был глава моего факультета, там был вице-канцлер и доктор Карпатри. Он попросил у мусульманского профессора сэра Сайяда особого разрешения: «Могу ли я присутствовать? Я хотел бы посмотреть, поскольку вы известны как самый жесткий экзаменатор, и я знаю этого мальчика - он по-своему такой же жесткий, как и вы. Поэтому я хочу посмотреть, что случится».
И мой профессор, доктор С.К. Саксена, который любил меня как сына и всячески заботился обо мне... Он откладывал даже свои дела, чтобы позаботиться обо мне. Например, каждое утро, когда шли экзамены, он приходил в университет, в мою комнату в общежитии, подвезти меня на своем автомобиле в экзаменационный зал, ведь он не был уверен - пойду я, не пойду я. Так что эти несколько дней, пока шли экзамены... и ему было очень трудно вставать так рано.
Он жил в четырех-пяти милях от нашего общежития, и он был человеком, который любил выпить, поспать подольше. Его занятия никогда не начинались раньше часа дня, потому что только к этому времени он был готов. Но чтобы взять меня с собой, он точно в семь был уже перед моей комнатой, потому что экзамены начинались у нас в семь тридцать. Я спросил у него: «Зачем вы понапрасну тратите тридцать минут? Ведь отсюда до экзаменационного зала минута ходу».
Он сказал: «Эти тридцать минут нужны для того, чтобы, если вас здесь не окажется, я смог бы найти вас, ведь относительно вас у меня нет уверенности. Как только вы оказываетесь в зале и двери закрываются, я делаю глубокий вздох облегчения, теперь-то вы что-нибудь сделаете, а мы посмотрим, что получится».
Так что доктор Карпатри был на устном экзамене, и он постоянно стучал меня по ноге, напоминая о том, что этот человек был по-настоящему... Я спросил у сэра Сайяда: «Одна вещь: предупредите сначала моего профессора, который все время стучит меня по ноге, напоминая, что я не должен нарушать правила, что я не должен вредничать. Он говорил мне перед экзаменом: 'Всякий раз, когда я стукну тебя по ноге, это будет означать, что ты сбился с пути и возникнут затруднения'. Поэтому сначала остановите этого человека. Это странная ситуация, когда кто-то экзаменуется, а кто-то другой бьет его по ноге. Это неудобно. Как вы думаете?»
Он сказал: «Конечно, это неудобно», и рассмеялся.
Я сказал: «Мой вице-канцлер сказал мне то же самое: 'Будьте осторожны'. Но я не могу быть более осторожным, чем я есть. Так что, начнем!»
Он задал мне простой вопрос, мой ответ на него профессора сочли озорством. Вице-канцлер счел его озорством, потому что я разрушил все дело... Экзаменатор спросил: «Что есть индийская философия?»
Я ответил ему: «Прежде всего, философия - это всего лишь философия. Она не может быть индийской, китайской, немецкой, японской; философия - это просто философия. О чем вы спрашиваете? Философия - это философствование; философствует человек в Греции, или в Индии, или в Иерусалиме, какое это имеет значение? География не влияет на это; не влияют на философию и границы государств. Поэтому, прежде всего, отбросьте слово 'индийская', оно неправильное. Спросите меня просто: 'Что такое философия?' Пожалуйста, отбросьте это слово и задайте вопрос снова».
Этот человек посмотрел на вице-канцлера и сказал: «Вы правы; этот студент тоже жесткий! У него есть точка зрения, и теперь мне будет трудно задавать ему мои вопросы, поскольку я знаю, что он сделает из моих вопросов пародию». И он сказал: «Принимаю! Что такое философия? - ведь именно этот вопрос вы сами поставили».
Я сказал ему: «Странно, что вы много лет были профессором философии и не знаете, что такое философия. Я не могу по-настоящему поверить в это». И интервью было закончено.
Он сказал доктору Карпатри: «Не надо без необходимости изводить меня этим студентом. Он будет просто изводить меня». И он сказал мне: «Вы сдали экзамен. Вам больше не нужно об этом беспокоиться».
Я сказал: «Я никогда и не беспокоился об этом; об этом беспокоились вот эти два человека. Они заставляют меня сдавать экзамены; я всячески стараюсь не делать то, что они стараются делать, но они очень жестко подталкивают меня».
Если вы принимаете что-то как вредность, вы имеете определенное предубеждение. Коль скоро вы понимаете то, что я делал в своей жизни... это могло и не быть частью формального поведения, это могло не соответствовать принятому этикету, но тогда вы принимаете точку зрения, основанную на определенном предубеждении.
В этой маленькой жизни случается так много вещей, что я удивляюсь, почему их так много.
Они случались просто потому, что я был всегда готов прыгнуть во что угодно, никогда не думая дважды о возможных последствиях.
Я выиграл мои первые межуниверситетские дебаты; это были всеиндийские дебаты, я пришел первым и завоевал награду для моего университета. Ответственным профессором был Индрабахадур Кхаре, он был поэтом и добрым человеком, и к тому же очень правильным джентльменом - совсем таким же правильным как Сагар - все застегнуто. Пуговицы, костюм, все было правильным, - а я был очень неправильным.
Он отвел меня в фотостудию. Поскольку я выиграл награду на всеиндийских соревнованиях, газетам была нужна моя фотография, вот он и привел меня. На протяжении всей своей университетской карьеры я носил картху, своего рода одеяние, совсем лишенное пуговиц. Поэтому, когда я стоял там со своей наградой, Индрабахадур сказал мне: «Постойте, а где же ваши пуговицы?»
Я сказал: «Я никогда не пользовался пуговицами. Я люблю воздух, я наслаждаюсь им - зачем пуговицы?» А сам он был застегнут на очень большое число пуговиц. Он носил мусульманское шервани, национальную одежду в Индии, длинный костюм с многочисленными пуговицами; даже воротник застегивается на пуговицу.
Поэтому он сказал: «Но без пуговиц... эта фотография будет напечатана во всех газетах; я не могу допустить этого».
Я сказал: «А я не могу допустить пуговиц. Я могу принести пуговицы, и вы можете сделать их фотографию для копии - я не возражаю. Меня не интересует эта фотография. Это должна быть моя фотография или ваша? Встаньте вы, вы совершенно правильный; фотография получится очень хорошей. Но если вам нужна моя фотография, она должна быть без пуговиц, потому что я почти четыре года прожил без пуговиц».
«Я не могу измениться ради фотографии - это будет фальшь, ложь. И как я стану пришивать пуговицы, когда на другой стороне нет петель; даже если я захотел бы пришить пуговицы, потребуются еще и петли, а мне совсем не хочется портить свою одежду. Так что простите меня - или моя фотография должна быть без пуговиц или ее не будет вовсе».
Он сказал: «Ну это вы вредничаете».
Я сказал: «Я не вредничаю, это просто вы слишком манерничаете. И кто вы такой, чтобы решать? За эти четыре года каждый профессор пытался настоять на том, чтобы я пользовался пуговицами, а я спрашивал их: 'Где в университетском уставе написано, что следует иметь пуговицы? Покажите мне закон, указ, какое-нибудь дополнение к указу, что-нибудь, что доказывало бы, что следует иметь пуговицы, и они у меня будут'. Но никто не подумал о пуговицах, о том, что однажды всплывет этот вопрос и что нужно внести его в университетский устав. Поэтому все они замолкали в знак того, что все в порядке, с этим ничего не поделаешь».
