Прямо перед нами над Впадиной красовался Сатурн, словно нарисованный штрихами пастели. Его кольца были видны почти (но не совсем) под прямым углом, рассекая небеса, подобно ножу. Солнце висело чуть сбоку у нас за спиной — настолько низко, что крутые склоны гор рассекали многочисленные тени, заставляя обрывы выглядеть еще хуже, чем в действительности, и создавая иллюзии обрывов там, где их не было.
На Титане тоже хватало впечатляющих ландшафтов, но их смазывала дымчатая пелена, которая искажала контуры, скрывала небо и порождала неизменную оранжевую завесу. Здесь же все было видно в мельчайших деталях.
Наконец Флойд остановился и молча обвел взглядом всю эту красоту. Потом вздохнул.
— Мне сейчас так хорошо, — сказал он. — Когда мы с тобой наедине, все становится другим. И как приятно по-настоящему двигаться, а не изображать вьючного мула. Однако нам пора возвращаться.
— Но сперва я хочу, чтобы ты кое-что выслушал.
— Конечно. Хотя я не считаю, что Т.Р. настолько плох, как ты думаешь.
— Дело не в нем.
Внезапно мне стало страшно. Это не был страх висящего над пропастью, это было гораздо сильнее.
— Я назвала это «Воздух Япета».
— Здесь не очень-то много воздуха.
— Ха-ха. Нет, воздух — это нечто вроде песни без слов, обычно ее исполняют на скрипке.
— Ты хочешь сыграть мне музыкальное сочинение? Не уверена, какую ноту я уловила в его голосе. Флойда нельзя назвать меломаном. Возможно, я совершаю ошибку.
— Да. — Никогда еще я так не волновалась. — Оно короткое. И кельтское.
Вряд ли для Флойда это имеет особое значение. Но хотя родиной кельтов и являлась зеленая страна, она была суровой и окаймленной горами, и я подумала, что они могли бы увидеть в этом ландшафте что-то знакомое.
Наверное, я еще могла передумать. Но я все же решилась и вложила в музыку все, что смогла: унылый ландшафт, нетронутые и пока еще недосягаемые горные вершины, одиночество из-за того, что тебя игнорируют, бесплодные поиски. Когда музыка смолкла, Флойд молчал так долго, что я решила: мои худшие страхи материализовались. Хотя, когда я потом прокрутила запись, молчание длилось всего несколько секунд.
— Это запись? — спросил он.
— Ты что имеешь в виду? Он снова помолчал.
— Наверное, я спрашиваю, где ты взяла эту мелодию.
— Я ее написала.
— Сейчас? — уточнил он после новой паузы.
Я думала об этом весь день, но окончательно композиция сложилась в реальном времени. Это называется импровизация, хотя, разумеется, я очень даже могла изменить скорость восприятия и сжульничать.
— Да, — ответила я, потому что это был простейший ответ.
— Ого. — Флойд опять помолчал. — Честно, это было здорово. — Еще одна пауза. — Что тебя вдохновило?
Мне пришлось немного подумать над ответом, потому что в свободное время я могла отыскать множество других занятий, в том числе и просмотр фильмов, которые скачала на базе.
— Я действительно хочу подняться на одну из этих вершин.
Но это был не совсем точный ответ. А хотела я… чего-то. Того, о чем была эта музыка. Вершина была лишь символом. Если бы я еще и знала, чего хочу…
Две следующие попытки оказались похожи на первую. День изнурительной ходьбы, с паузами, во время которых Рудольф собирал бесчисленные образцы. Лагерь, где он спал с комфортом, а Флойд — нет. Затем еще несколько часов блужданий где угодно, но только не в направлении вершины, спуск и еще один лагерь, где я пыталась осознать, что же для меня означает вершина. Чем бы она ни была для меня, у Рудольфа имелось другое мнение. Оба раза он нацеливался на новую вершину, транжирил время на тех тропах, что нам удавалось отыскать, и никогда особо не надрывался, стремясь к вершине.
Четвертая попытка стала иной. Рудольф бросил мешок с образцами и наконец-то посмотрел на вершину, а не себе под ноги:
— А что, ни на одну из этих вершин действительно еще никто не поднимался?
Флойд даже не стал меня спрашивать, так ли это:
— Да.
— Тогда, пожалуй, нам следует исправить ситуацию. В конце концов, для этого мы сюда и пришли, верно?
Наконец-то мы решились на восхождение! Оно стало бы легким, если бы к тому времени солнце не опустилось совсем низко и на грунт не легли огромные тени. Свет Сатурна и солнечные лучи, отражающиеся от боковых склонов, немного смягчали их, но человеческие глаза не созданы для такого освещения. Тени не стали бы проблемой, окажись в огромной куче снаряжения Рудольфа парочка хороших очков для снижения контрастности. Однако те, что он взял, предназначались для Марса, где свет смягчает атмосфера.
Значит, оставалась я. Я могу прекрасно видеть, регулируя контрастность изображения камеры, которую Флойд закрепил на своем костюме. Но когда я попыталась выдавать улучшенную картинку ему в шлем, то параллакс' объектива настолько не стыковался с его восприятием расстояния, что он постоянно спотыкался. Кончилось это тем, что я показывала ему обработанную картинку, когда он об этом просил, но по большей части давала ему указания:
Я уже подумывала, не транслировать ли улучшенную картинку и Рудольфу, но потом решила: пусть этот беспечный турист, который даже не позаботился о хороших очках, доверяется нам. Или Флойду. Мне почему-то не хотелось похваляться перед Рудольфом. Может быть, это черта зрелости? А может, Флойд опять скажет, что я в плохом настроении…
По мере приближения к вершине склон все больше сглаживался, и тени вместе с ним. А потом мы оказались наверху.
— Как называется этот пик? — спросил Рудольф, выйдя вперед как раз вовремя, чтобы первым ступить на самую высокую местную гору.
— У него нет названия, — подсказала я.
— Можешь назвать его как угодно, — предложил Флойд. — Потом мы зарегистрируем название в…
— Межпланетной комиссии по номенклатуре, — подсказала я.
— …соответствующей организации, когда вернемся в челнок. Гора Ван Делпа?
Мы разбили лагерь на вершине, и это вовсе не так круто, как звучит, поскольку находились мы не на Земле, где горные пики открыты для любой паршивой погоды. Здесь же это была всего лишь удобная ровная площадка. Похоже, Флойд впервые не возражал против ночевки под открытым небом. Он устроился на подходящего размера валуне, глядя на Сатурн. С одной стороны открывался вид на Впадину. С другой — обрыв был еще глубже. Там начиналась равнина, ограниченная иззубренным кратерами горизонтом, который находился или слишком близко, или слишком далеко, в зависимости от вашей точки зрения.
Если смотреть в сторону Сатурна, то ниже по склону темные отложения становились тоньше, обнажая все увеличивающиеся пятна льда.
— Это гора Зебра, — сообщила я. Флойд рассмеялся.
— Какой из ближайших пиков самый высокий? Я сверилась с топографической картой, сделанной несколькими днями раньше.
— Видишь тот длинный хребет на другой стороне Впадины?
— Угу.
