замелькало в кадре, что происходило, можно было догадаться только по крикам. Чей-то истеричный голос повторял: 'Она укусила меня! Она кусается!'
Так. Я сегодня еду в аэропорт. Какова вероятность того, что я улечу? О военном положении и карантине ничего не сообщали, но я мог и пропустить. А какова вероятность того, что в аэропорту бардак, летчика съели дома, стюардесса гоняется за аэродромным персоналом, пытаясь его сожрать? Вот вопрос…
Выглянул в окно, но не увидел вообще ничего интересного — на улице не было ни души. Но выстрелов с криками тоже слышно не было. Никто ни за кем не гонялся, никто никого не ел на глазах у изумленной публики. Тишина, неподвижность.
'… в Лос-Анджелесе полиция выстраивает кордоны на границах этнически однородных районов. Однако, по признанию начальника городской полиции, вспышки насилия не являются расово или национально мотивированными, и нападениям подвергаются самые разные люди…' — продолжал между тем говорить телевизор.
Интересно, что власти везде ищут не там, где лежит, а там, где светлее. Проблема нестандартная, а вот пути решения ее пытаются найти в списке, предназначенном совсем для другого. Это не обнадеживает.
'… представители движения за права би и гомосексуалистов в Сан-Франциско потребовали выделения дополнительных сил для районов компактного проживания геев и лесбиянок. Они выражают опасение. что агрессия будет направлена на граждан нетрадиционной сексуальной ориентации…'
Ну, с этими все понятно. Если где-то что-то не так, подобная публика сразу о своих правах вспоминает. Вечная готовность к истерике тоже средство обороны. От общества, по крайней мере, но насчет оживших мертвецов не уверен. Даже если на них подать в суд… повлияет ли?
Включил компьютер, залез на сайт авиакомпании «Дельта». Никаких специальных сообщений, расписание полетов тоже на месте. Заглянул на сайт аэропорта, но рейс отмененным не числился. Свят, свят, свят… Затем полез по всем российским информационным системам. И поразился, насколько изменился тон сообщений уже сегодня. Слово «зомби» прочно заняло свое место во всех сообщениях. Появилась какая-то информация от военных, пытающихся поддерживать порядок в крупных городах и обеспечивать эвакуацию. Да, если верить сетевым новостям, из Москвы начался отток жителей. А это значит, что тем, кто живет на даче в ближайшем Подмосковье, лучше быть настороже — жители бывают разные.
Я схватился за телефон, подумал, кому звонить? Володе. Он должен был выехать за едой, а заодно и оглядеться. Я быстро выудил его номер из памяти, набрал. Ответил не сразу, я уже собирался звонить Маше. Голос у него был запыхавшийся, но вроде даже веселый.
— Привет! Когда летишь? Где ты? — начал разговор он сам.
— Сегодня в полдень вылетаю. — ответил я. — Что там у вас делается? В Интернет страшно заглядывать, пишут невесть что.
— Тут все плохо. — осторожно ответил он. — А как там у вас?
— Началось по всей стране, боюсь, что рейсы отменят. Но пока не отменили. Ты выбирался в город?
— Да, выбирался. В Москву я даже не проехал, кругом военные кордоны, покойники перед ними на асфальте лежат. Побоялся, что и в меня пальнут. Поехал в обратную сторону, по сельпо. Решил, что консервами и макаронами можно и там разжиться. Нашел сначала один магазинчик в какой-то деревне, в котором две пьяненькие тетки сидели, и скупил у них все, что смог. Затем нашел еще один, уже в другой деревне, в котором продавец был, но недееспособный.
— В смысле? Пьяный совсем? — не понял я.
С Володей вообще подчас разговаривать сложно. Во-первых, он хохмач по жизни и никогда не поймешь, всерьез он или шутит. А во-вторых, есть у него манера выражаться цветисто и многословно, даже если от него хотят получить конкретную информацию. И вот эта манера напрягает — не поймешь, что он действительно хочет сказать.
— Нет, мертвый совсем. — уточнил он. — Но шустрый. Я сдуру в дверь постучал, он на стук и пошел. А я ему навстречу вошел, насвистывая и о высоком думая. Он меня даже за куртку ухватить успел.
— И что?
Раз говорим, да он еще и посмеивается, то закончилось все хорошо.
— Я вырвался, он за мной погнался, я насилу забежать за машину успел. Вроде и не быстрый, а как взял разбег с крыльца, так я еле увернулся. А про ружье я поначалу забыл с перепугу.
— И что?
— А то, что от него в магазине тетка пряталась, в подсобке. Он за мной ломанулся, а она выскочила, да и давай орать, ратуйте мол, люди добрые. Он к ней повернулся, а я про волыну вспомнил. Ну и шмальнул ему в купол с двух шагов. А он упал, и затих.
— Про голову — это точно? — уточнил я.
— Точно. Железно. Вся страна уже знает — снеси ему башку, и оно сдохнет окончательно. Или просто прострели ее, башку эту самую.
Вот это уже полезно. В первый раз действительно конкретная и полезная информация. Наконец кто-то сказал вслух то, о чем я тут гадал — выстрел в голову убивает. Все. Осталось только найти, из чего эти самые выстрелы в голову производить.
— Отлично. — сказал я. — Так что с продуктами?
— Загрузился еще и там, весь твой «Ниссан» под крышу загрузил, еле доехал обратно. Хватит нам не знаю… на год, наверное. Скупил у них почти все макароны, набрал даже бульонных кубиков, специй, всего. Соль-сахар-спички, само собой. А сейчас дрова таскаем. Бочку с соляркой я уже в гараж затащил, чуть не погиб под ней.
Это хорошо, что они запираются. Так мне спокойней.
— Долго еще возиться осталось?
— Долго, дров полным-полно. Я таскаю с Юркой, а жена твоя с крыльца за нами смотрит, с ружьем в руке. Не пойму, то ли она нас охраняет, то ли надсмотрщиком себя чувствует. Настена с Сашкой в доме, их не выпустили.
Опять хохмить начал. Ну что поделаешь, такой уж человек.
— Володь, я вот что подумал… — сбил я его с дурашливой волны. — Знаешь, где мои мотоциклетные куртки в подвале висят? Мотоцикл-то продали, а снаряга вся осталась.
— Нет. Но Маша знает, как я думаю. — ответил он.
— На всякий случай… — задумчиво сказал я. — Не думаю, что какой-то зомби сумеет ее прокусить. Там кожа такая, что ножом не проткнешь. И щитки, и даже шлемы на всякий случай.
— Да? — он явно задумался. — Знаешь, спасибо за совет, я потом померяю. Вот что еще: прилетишь — звони. Таксистов не осталось, как народ из аэропорта добирается — понятия не имею. А прорваться туда на машине пока совсем не проблема. Понял? И с ружьями можно уже открыто расхаживать, я своими глазами видел. Прорвемся.
— Спасибо, позвоню сразу, если прилечу. Боюсь больше всего где-то на пересадке застрять. Тут все же свои, и знаю, что делать, а где-то в Атланте, без всего… Ладно, черт с ним, Маше только о моих страхах не говори. Дай ей трубку, пожалуйста.
Хоть голос ее услышать. Не могу, тоскую так, что хоть в петлю лезь, а теперь и еще волнуюсь за нее, что руки трясутся, как подумаю, что им грозить может.
О чем говорили? Да ни о чем, в общем, о нас. С детьми тоже поговорил. Юрка даже коту трубку передавал, чтобы тот в нее помурчал. Старший кот у нас как дизель на холостом тарахтит, если ему макушку чесать, что сын и проделал. Даже по котам тоскую, что уж о семье говорить?
— А если полеты закроют? — спросила она под конец разговора.
— Плевать. Все равно приеду.
— Как?
— Найму самолет. Найму пароход. Захвачу самолет, захвачу пароход. В конце-концов, я дипломированный пилот, могу и сам прилететь. — напомнил я.
Ага, пилот, только легкой авиации. На поршневом взлечу и сяду, а что посерьезней — вообще не в курсе, куда и как там нажимать.
