— Ах, значит, так! Мечтаете пожить в поместье? Даже стать его хозяином? Так вот почему вы пытаетесь пробраться обходным путем сюда? Боитесь стать перед нами лицом к лицу.
— Меня подвезли до этого места и здесь короче всего пройти. — Он держится оборонительно. Почему этот проклятый тип всегда преследует его?
— И вы не получили диплом, не так ли? — говорит Саймон, словно это важно.
Френсис смотрит на кузена Рут без приязни.
— Это смешно. Я просто хочу повидать Рут. Она попросила меня приехать сюда, и я не слыхал никаких возражений. Если она хочет прервать наши отношения — а я ни на йоту не верю в это, — тогда пусть скажет мне сама.
— Это излишне. — Саймон извлекает конверт из нагрудного кармана. — Она велела мне передать вам это. — Он подает конверт.
Под мрачными деревьями Френсис вскрывает его. В его руки падают авиабилет и чек. К ним приложена короткая записка, почерк напоминает руку Рут.
Билет в Непал. Чек на 1000 фунтов. Записка невероятна.
«Дорогой Френсис,
Пожалуйста, возьми это. Я знаю, что ты всегда хотел путешествовать. Не волнуйся обо мне, так будет лучше. Я нуждаюсь в семейном окружении, я хочу чувствовать себя дома. Я не знаю, поймешь ли ты меня… рассматривай наше знакомство как часть студенческой жизни.
Однажды мы встретимся. А пока береги себя.
С любовью, Рут.»
Он не может поверить этому, и в ярости рвет билет, чек и записку, разбрасывая клочки по заросшей мхом земле.
— Я хочу видеть ее! — кричит он. — Я хочу услышать ее собственные слова!
— Зачем затевать разговор, который, без сомнения, расстроит вас обоих? — Шелковый голос Саймона источает заботу. — Рут сейчас переутомлена. Я не хочу, чтобы она напрягалась в таком состоянии.
— Ее состояние! Я не понимаю! Это мой ребенок! Почему меня прогоняют?
— Но Рут говорит, что это не ваш ребенок. — Сказано очень спокойно.
— Что?
— Что у нее был и другой. Вы понимаете?
— О, я знаю, кого вы имеете в виду. — Самые простые слова, но Френсис понимает, что лицо его источает ненависть. — Вы имеете в виду вашего отца? Доброго дядю Питера?
Саймон ничего не отвечает. Он наклоняется, чтобы поднять изорванные бумажки.
Френсис тянется, чтобы ухватить его, — в руках оказывается складка мягкого хлопка. Саймон отбивает его руку. Френсис видит, как он тяжело дышит.
— Так вот что кроется за семейными отношениями? Вы и ваш отец, оба преследуете ее? Боже мой, понять не могу, как Рут может мириться с этим!
— Нет, вы не понимаете. Уходите, Френсис, в вас здесь не нуждаются. Вы не имеете никакого отношения к нам.
— Но ребенок Рут —
— Она была пьяна!
— Нет, это не так. Ребенок скоро появится на свет. Тогда и считайте! Это мой ребенок, я должен быть рядом с ним. И единственная причина, которая заставила ее не выдвигать обвинений против Лайтоулера, это чувство ложной верности вам! И каково это — знать, что ты сын насильника?
— Я устал от этого вздора, — спокойно говорит Саймон. — Ступайте отсюда, будьте хорошим парнем. Даже если ребенок ваш, Рут в вас не нуждается. Она отказалась от вас. Отнеситесь к этому с достоинством.
— Я не намереваюсь оставлять ее в этой проклятой семье! Я намереваюсь забрать ее отсюда!
— Едва ли.
— Пропустите меня! — Он пытается пройти мимо.
Саймон стоит на месте.
— Оставьте, Френсис. Вас здесь не хотят.
— С дороги! — Он отчаянно толкает Саймона в плечо, и тот отступает назад.
— Pour mieux sortie[55], — бормочет Саймон. Френсис пытается пройти. Он не сразу замечает, что в руках у Саймона нож. Наконец блеск стали привлекает его, и на мгновение он в удивлении застывает.
— Ради бога! Какой абсурд! Вы ведете себя словно в трагедии! — Ему хочется расхохотаться, настолько это смешно.
— Я знаю. — Саймон легко поводит плечами. — Но вы, по-моему, не понимаете, на какие решительные меры я готов пойти, чтобы преградить вам дорогу в поместье.
— Ох, да катитесь вы! — Внезапно пробившийся луч заходящего солнца осветил за деревьями изгородь вокруг поместья. Он ныряет мимо Саймона, через подлесок.
Но перед ним сразу оказывается трое людей — незнакомых и совершенно не симпатичных ему.
Инстинктивно он останавливается. Стоящий в центре мужчина делает шаг к нему… на щеке его длинный шрам, пыльная черная одежда старомодна.
В нем есть нечто мерзостное, отчего по телу Френсиса пошли мурашки. С ним ему не справиться.
Две женщины улыбаются Френсису из-за мужчины, и все их обличье, одежда и внешность, казалось бы, могли принести некоторое утешение. Длинные юбки, пестрая индийская набойка, черные бархатные жилеты с бахромой, дешевая бижутерия. Но зубы не вселяют доверия. Остроконечные, они отливают зеленью в тусклом свете.
— Ваши подружки? — говорит он Саймону.
— Уходите, Френсис. Вы нам не нужны здесь.
И вдруг его осенило, внезапно и четко: ну ладно, я уйду сейчас, но вернусь. Дождусь, пока Саймон уйдет, я буду следить за воротами и тогда войду… Зачем эта стычка? Она не поможет Рут. Я еще вернусь сюда…
И он поворачивает от поместья — прочь от Саймона и его странных друзей, — возвращаясь к дороге. Он идет быстро, понимая, что отступает, но ему все равно: он не в силах предстать перед этой тройкой. Он знает, что они сейчас позади него, наблюдают за ним. Возможно, они даже следуют за ним, но он предпочитает не оборачиваться. Не зная, кто они и что из себя представляют, он не имеет ни малейшего намерения встречаться с ними с глазу на глаз. Но он вернется. Он не оставит Рут на попечении этой публики.
Дорога гудит. Стоя на обочине, он поднимает большой палец. Пусть они думают, что он возвращается в Лондон. Он сойдет, проехав милю-другую, и вернется.
Заметив цистерну, он гадает, остановится ли водитель. Цистерны, случалось, подвозили его.
Но эта не замедляет хода. Водитель даже не смотрит на него. Водитель все думает, что зря, наверное, не заправился в Эппинге. То и дело посматривая на циферблат, он не видит, как из-за дерева выходит черноволосый мужчина. И не видит, как он толкает поднявшего руку юношу прямо под огромные двойные колеса цистерны.
Бирн охнул, когда невероятная тяжесть оставила его грудь. Гулко вздохнув, он вернулся на свое место, и мир обрел порядок, где было время, где люди и события составляли настоящее. Глаза его открылись, он лежал у ножки стола в холле поместья, над ним на лестнице замерли трое мужчин.
Саймон на самом верху перегибался над останками балюстрады. Лицо его сделалось призрачно бледным. Отец его, Питер Лайтоулер, стоял ниже, на лестнице, с канистрой бензина и спичками наготове.
У подножия лестницы третий мужчина привалился к стене. Его лицо теперь уже не было залито
