— Я читаю мало, — ответил Бирн. — Просто нет времени.
— Ну почему люди всегда с такой добродетелью в голосе уверяют, что у них нет времени для чтения? Я бы назвал это весьма позорным качеством… или же вы человек действия, способный оказать воздействие на наш многоцветный, вдохновленный масс-медиа мир? Телек там… — Саймон указал на другую дверь напротив кухни. — Но Рут его не одобряет. И у вас, конечно, будет слишком много работы, чтобы проводить свою жизнь перед ящиком. — Не закрывая рта, он обходил зал, поднимая и опуская книгу за книгой, поправляя стопку журналов, открывая то одну, то другую страницу, наконец, весь зал наполнился яркими изображениями садов, одежды, людей, домов и еды. Бирн следил за тем, как бесцельно виляет Саймон между столом и шкафом, между буфетом и мягким креслом, будто пытаясь придать дому какой-то характер, некое подобие жизни. Но все осталось по-прежнему.
Тут Бирн увидел над передней дверью какую-то надпись, заключенную в рамку из розового дерева.
— А это что такое? — спросил он.
Саймон посмотрел вверх.
— Значит, вы не читаете по-французски? Ну, знаете ли, дорогуша. — И вдруг произнес стихотворение по памяти, голос его сразу сделался глубоким, богатым, красноречивым, ласкавшим словно ставшие шелковыми строки:
Потом он улыбнулся слегка и, не глядя на Бирна, повторил перевод последнего трехстишия:
— Приветствую вас в Голубом поместье, мистер Бирн, — проговорил он. — Его построила наша прабабушка Розамунда, она любила петь песню, в которой есть такие слова. Мы ее не знали, она умерла перед войной.
— Кто это «мы»?
— Конечно же, Рут и я. — Саймон поднял бровь. — Разве никто вам не объяснил? Мы с ней кузены. Делим постель и происхождение.
— И дом тоже?
Саймон опустил книгу.
— Нет, — спокойно ответил он. — Дом мы не делим и никогда не будем делить. Он целиком принадлежит ей. — Голос Саймона сделался насмешливым. — Впрочем, я здесь пленник.
Глаза его злорадно сверкнули на Бирна, будто наслаждаясь мелодрамой.
— Привет, я вижу, идет экскурсия. — Легкий прохладный голос донесся с одной из верхних площадок. На ней появилась Кейт. Она направилась к ним.
— Ты опять пил, — сказала она решительно Саймону. — Когда ты наконец перестанешь?
— И как только тебе удалось, моя маленькая умница, заметить это. Видишь ли, племянница, я даже держу бокал в руке, и поэтому ты можешь не сомневаться в том, что твой вдохновенный диагноз точен.
Она поглядела на Бирна.
— Это вы принесли бутылку сюда? Разве мама не объяснила вам, что Саймону нельзя пить? — Она умолкла.
— Отвечаю «нет» сразу на оба вопроса.
— А какое, собственно говоря, он имеет к этому отношение? — тут же закричал Саймон. — Он мне не опекун, как и ты, добрая мисс, два клепаных каблучка.
— Сегодня я получила письмо от Тома, — невозмутимым тоном ответила Кейт. — Он приезжает в эту субботу.
Саймон повернулся к Бирну.
— Ха! Вот и все! Теперь вам просто не обязательно здесь оставаться! Материализовался повод для того, чтобы вы могли уехать отсюда. Вы можете отступить с честью, если поторопитесь: этот помощник задержится здесь надолго.
— Он едет не для того, чтобы работать по дому, ему нужно посидеть над книгой.
— О да, над его
— Этот роман покрывает целое столетие, но с точки зрения постпостмодерниста. — Кейт поглядела на него с неудовольствием.
— Тогда продолжай. Слушаю. «До-ре-ми-конструктивист», а кто такой этот автор? Выкладывай форму, текст и весь яркий набор причудливых идей.
— Опять за свое? Неужели я слышу слова «автор» и «форма»? Рушится цитадель?
— Я зайду позже, — проговорил Бирн и направился назад в кухню, оставив зал притихшим. Затаившись, он снова ждал действий и эмоций.
Он с облегчением вернулся к бесконечной изгороди. Бирн отвернулся от дома и приступил к стрижке. В действиях его появился ритм — нечто регулярное и оттого удовлетворительное. Листья и сучки падали вниз под лестницу. Над головой, затмевая солнце, начали собираться облака. Он подумал, что вот-вот начнется дождь…
Бирн не намеревался оставаться здесь. Зачем ему нужно терпеть подобные сцены. Слишком неловко, слишком много пыла и расстройства. Пожалуй, лучше рискнуть в мире, который виден за изгородью.
Невдалеке, как раз за деревьями, его ожидала дорога. Пойду прямо по аллее, решил Бирн, попрошу,
