— Коней, коней держи! — крикнула Вера, пробежав мимо меня и оттолкнув так, что я чуть не свалился в рыжую дорожную грязь.
— Стой, девка! — заорал я, видя, что она несется к вожделенной гнедой лошади, даже не глядя на валяющегося на земле человека, который вовсе не был мертв, а уже приподнимался на локте.
— Лежать! — рявкнул я, и выстрелил ему в грудь.
Снова грохнуло, того откинуло ударом, из руки выпал длинный нож, а испуганная выстрелом из-за спины девочка с визгом отскочила в сторону, споткнулась и растянулась на дороге. Однако, время терять на обиды не стала, а перекатившись, вскочила на ноги, и не обращая на меня ни малейшего внимания, снова понеслась вперед. И через пару секунд уже сидела в седле, а еще через минуту вела уже за собой в поводу двух других лошадей, улыбающаяся и гордая собой, и совсем ни капли не шокированная развернувшейся перед ней бойней.
А я стоял над одним из убитых, перекатывая в ладони подобранные пустые гильзы и задумчиво его разглядывая.
— Это негр? — спросил я Веру, так и не спускавшуюся с седла.
— Негр, не видишь разве?
В ее голосе явственно слышалось недоумение моей непонятливостью. Нет, я понимаю, что я ничего не понимаю, но… в этом самом моем понимании, на негра, черного и губастого, похож был больше я, чем убитый молодой мужик, лежащий передо мной в грязи. Худощавый, мускулистый, он весь был покрыт татуировкой в виде переплетающихся орнаментов, даже лицо, а на лбу у него было выколото нечто, напоминающее три разновеликих треугольника, сомкнувшихся краями. Еще он был смугл потому, что загорел почти до черноты, что немудрено на таком солнце, но в остальном… В общем, волосы у меня были даже темнее, потому что его русые космы, заплетенные в многочисленные косички, выцвели на солнце, да и в небо он смотрел раскрытыми и остекленевшими голубыми глазами. И если к чертам лица присмотреться, то Ванька Ванькой получается, Рязань косопузая.
Другое дело, что этот «Ванька» одет был в портки с чужой задницы, которая размера так на три больше была, чем у него, да и подпоясан веревкой. Я глянул на другого, одетого не только в портки, но и рваную рубашку, которая тоже не выглядела так, словно ее на него шили, к тому же одного рукава у нее не хватало примерно наполовину.
На третьем же было что-то вроде набедренной повязки, сделанной из мешковины, причем мешковины настоящей — на ней сохранились трафаретные буквы от какой-то надписи. В общем, вопрос «дикарства» в данном случае даже не возникал. Но другие вопросы оставались.
— Вера, ты прости… у нас негры по-другому выглядят. — сказал я. — А почему вы этих неграми называете?
— А как их еще называть? — удивилась девочка. — Они же негры.
Видать, я совсем чушь пороть буду, но прояснить ситуацию я намерен. И проясню.
— Негр — это черный. — сказал я. — Черного цвета.
— Верно! — вдруг обрадовалась Вера. — Господь в бесконечной мудрости своей дал нам облик по образу и подобию своему. И Господь есть Свет, и слава его освещает земли наши. Так?
— Ну… так. — в общем, согласился я.
— И свет славы Господа есть цвет белый, он же цвет чистоты. На языке франков — «бланко», так?
— Ну… если на «Первом», то так. — подтвердил я, удивляясь такому названию для испанцев — «франки».
— А если кто по дикости и злобе своей отвергает образ, Господом ему данный, и оскверняет лицо, повторяющее лик Его, может ли он быть чист?
— Ну… нет? — попробовал угадать я.
— Верно! — торжествующе ответила девочка, воздев руку как проповедник. — Отвергший образ Господень нечист, а нечистоту означает цвет черный, на языке франков как?
— «Негро»?
— Ха! — указала она на меня пальцем. — Сам все знаешь, а придуриваешься. Поэтому и негры.
— Понятно. — кивнул я. — А у нас таких просто дикими зовут. Или дикарями.
— А эти из негров самые плохие. — добавила девочка. — Они охотятся на других негров и продают их торговцам. И нападают на купцов.
— А на нас зачем кинулись? — уточнил я.
— Они не думали, что ты так быстро стреляешь. — ответила она. — Наверное, хотели поймать, а потом продать. Видишь боло? — она указала пальцем на измазанный в грязи ловчий инструмент, так и тянущийся из руки убитого. — Ты большой. сильный, а я… девочки всегда дорого стоят на рынках у басуров. Тем более такие…
Она гордо покрутила в пальцах свою светлую косичку.
— Хорошо. — кивнул я. — Вот у этого ружье. У того я револьвер вижу. И сумки у них чересседельные, надо пошариться.
Обыск прошел быстро. Оказалась у «негров» длинноствольная однозарядная винтовка с рычажным затвором, под патрон, здорово напоминающий наш старинный для «берданки». К винтовке нашлось с десяток патронов, и я не удержался, раскачав, выдернул массивную свинцовую пулю из одного, высыпал порох на ладонь — дымарь, черный порох. Остальные патроны вместе с опустевшей гильзой ссыпал в сумку — винтовка выглядела вполне новой, и я решил, что она чего-нибудь, да стоит. По ходу осмотра заметил, правда, что в словно в подражание цитате из Писания на прикладе моего «винчестера», на прикладе трофейной винтовки было что-то выжжено арабской вязью. Интересно.
У второго «негра» одного был плохонький, весь разболтанный револьвер «переломного» типа и «бульдожьего» калибра в одиннадцать миллиметров, всего с пятью патронами в барабане, которые я высыпал на ладонь и отдал Вере. Пригодятся. У третьего было что-то вроде казачьей шашки из плохого железа и клееный из разных сортов древесины лук за спиной, с запасом стрел. Я показал его Вере, но та лишь пожала плечами, и оружие Чингачгука полетело в кусты, предварительно разрубленное пополам ударом мачете. Такому мы не учены, не умеем.
Из 'орудий захвата' у двоих были боло, а у последнего — свернутый аркан у седла.
— Верхами мы быстро доберемся. — радовалась Вера — Бери вот этого, серого, он как раз по тебе, самый крепкий.
Я посмотрел на не слишком высокого, лохматого серого конька, напомнившего мне статями монгольских лошадей, и понял, что теперь надо будет сознаться в постыдном. Я понятия не имел, как на него садиться, как на нем держаться и как заставлять или уговаривать его ехать, и как заводить. Все. Момент истины.
— Этого, говоришь? — вдруг крепко задумался я. — Мда.
Вера помолчала, глядя мне в глаза, затем спросила:
— Откуда ты? И кто ты? У нас все умеют верхом. С детства.
— А у нас кони только на картинках. — честно ответил я.
Разговор у нас затянулся примерно на час. Как ни странно, но сознание девочки, воспитанное на коктейле из Ветхого Завета с Новым, достаточно легко восприняло мое заявление, что я попал сюда не пойми откуда. Понятие «чудо» для нее не было чем-то отвлеченным, а 'Воля Божия' запросто мотивировала это явление, да еще придала некой значимости моему появлению в этом мире. А мое появление рядом с ней в трудный момент вообще было явным знаком того, что без 'Десницы Господней' не обошлось, и таким образом он спас ее, послав к ней меня. И это в ее собственных глазах налагало на нее некие обязательства передо мной, против чего я и не возражал — «проводник» мне нужен был категорически, без всяких сомнений, потому что для начала мне неплохо было бы хоть какой-то целью обзавестись в этом мире. И 'помочь девочке-сироте попасть к своим' в качестве первой цели звучало очень неплохо. А потом… потом видно будет, так хоть первый шаг спланирую.
Плохо то, что объяснить самому себе, куда же я все-таки попал, я так и не мог, не получалось. Для Веры сей мир был данностью от рождения, и 'объяснить его' она просто не могла — не хватало ни слов, ни
