– Полагаю, что я бы мог понять его, если бы захотел. Он был в грязном, жестоком деле, получил на войне нервное истощение, устал от боев и сразу после этого получил пожизненное заключение на каторге. А такое окружение превращает человека в зверя. Полагаю, что он не думал об этом, как о награде за службу. Посему должен быть кто-то виноват. А он не может обвинить себя. Я стал символом. Он не видит Сэма Боудена, юриста, владельца дома, семейного человека. Он видят лейтенанта, молодого военного-адвоката пуританской правдивости, разрушившего его жизнь. Хотелось бы мне быть одним из этих твоих стопроцентных героев по этому поводу Хотелось бы мне не иметь в голове всех этих оговорок и объяснений.
– У нас на психологии мистер Проктор говорил нам, что душевная болезнь – это состояние, когда личность не может дать рационального объяснения реальности. Мне нужно было запомнить это. Так что, если мистер Кейди не может быть рациональным…
– Я уверен, что он – умственно больной.
– Тогда разве не нужно его лечить?
– Закон в этом штате создан для того, чтобы защищать людей от несправедливого помещения в лечебницу. Бумаги о помещении может подписать близкий родственник – и человека положат на обследование, обычно на шестьдесят дней. Или, если лицо совершает акт насилия либо неразумно поступает в общественном месте, оно может быть заключено на основе показаний служителей закона, бывших свидетелями насилия или неразумности. Другого пути нет.
Она повернулась и пробежала пальцами по зачищенной стороне корпуса.
– Получается, здесь не много можно сделать.
– Мне бы очень хотелось, чтобы ты не пошла на свидание сегодня вечером. Я не приказываю тебе. Возможно, с тобой все будет в порядке, но мы-то этого не будем знать.
Она, хмурясь, подумала над этим.
– Я останусь дома.
– По-моему, мы можем открывать краску.
– Хорошо. Ты собираешься рассказать маме об этом?
– Да. Она имеет право знать все, что происходит.
Томми Кент появился за несколько минут до того, как вернулась Кэрол с мальчиками. Это был длинноногий, хорошо выглядевший парень, вежливый, интересный и достаточно почтительный. Ему дали щетку, и они с Нэнси красили одну часть корпуса, подтрунивая над плохой работой друг друга. Сэм радовался, видя, как она с ним обращается. Никаких тающих взглядов. Никакого оттенка обожания. Она была с ним резка, отгораживаясь дерзкой уверенностью, сознанием собственного достоинства и своей привлекательности. Сэм удивлялся тому, как профессионально было отточено ее молодое оружие и как использовалось, создавая впечатление длительной практики. Она обращалась с ним, как с немного непонятливым старшим братом, что было, конечно же, абсолютно правильной тактикой но отношению к такому столпу школы, как Томми Кент. Сэм, искоса поглядывая на них со своего места у носа, смог заметить только один прокол в ее полной естественности. Она не принимала ни одной позы и не занимала ни одной позиции, которая не была бы так или иначе невыигрышной или неуклюжей. Она была осторожна, как на танцах. Он услышал, как она отменила свидание. Ее тон был извиняющимся ровно настолько, чтобы не показаться грубым. И достаточно неопределенным для того, чтобы разбудить подозрение и ревность. Сэм заметил, как потемнело лицо Томми, когда Нэнси отвернулась от него, и подумал: «Молодой человек, она только забросила крючок. Она держит конец удочки кверху и прекрасно тянет. А когда придет время, она так же прекрасно совладает с сетью, и ты будешь биться на дне лодки с вращающимися глазами и дрожащими жабрами. У Пайка Фостера никогда не было шансов, и сейчас она готова к игре покрупнее».
После того как Кэрол приехала и заставила Нэнси прерваться на сэндвич и чай, все четверо усердно красили, а Сэм, купив два пива, отвел Кэрол к одному из покосившихся доков Джейка и сел возле нее, едва не касаясь ногами воды. Здесь он рассказал ей о Максе Кейди.
– Здесь! – сказала она с расширенными и округлившимися глазами. – Прямо здесь?
– Прямо здесь, наблюдал за Нэнси, когда я вернулся. И когда я взглянул на Нэнси, мне показалось, что я вижу ее так же, как и он, и она никогда не выглядела более раздетой, даже в том бикини, которое ты позволяешь ей носить, только когда мы на острове и без гостей.
Она сжала свои пальцы вокруг его руки с истеричной силой и, крепко закрыв глаза, сказала:
– Это сведет меня с ума. О Боже, Сэм! Что нам делать со всем этим? Ты говорил с ним? Ты выяснил про Мерилин?
– Я говорил с ним. Уже в самом конце я вышел из себя. Я попытался ударить его. Я был ужасно эффектен. Я попытался ударить его, когда он сидел. Я мог бы бросить в него теннисный мяч с тем же успехом. Исподтишка. Его чертовы руки толщиной с мои ноги, и он быстр, как ласка.
– А как же насчет Мерилин?
– Он отрицал это. Но отрицал это так, словно говорил мне, что он сделал это.
– Что еще он говорил? Он угрожал?
Мгновение Сэм боролся с искушением оставить историю жены Кейди при себе. Но все-таки заставил себя рассказать ее, стараясь придать ей вид бесстрастного репортажа, глядя при этом в зеленую воду залива. Кэрол не перебивала. Когда он взглянул на нее, она, казалось, неожиданно трагично постарела. Он очень гордился тем, что в свои тридцать семь лет жена сохраняла вид неопределенной тридцатилетней, а временами – радостной и чудесной двадцатипятилетней. А сейчас он впервые увидел ее с поникшими плечами и костлявым лицом и понял, как она будет выглядеть, когда станет очень старой.
– Это отвратительно, – сказала она.
– Понимаю.
– Бедная женщина. И что за отвратительный способ угрожать нам. Намеками. Нэнси поняла, кто он?
– Она не замечала его почти до конца. Когда увидела, что мы разговариваем, догадалась. А когда я так глупо попытался стукнуть его, поняла. После его отъезда мы поговорили. Она проявила здравый смысл. Я думаю, что очень горжусь ею. Она с готовностью отменила сегодняшнее свидание.
– Я рада. Разве Томми не мил?
– Очень мил, но не начинай говорить так, будто ей восемнадцать. Этот образчик лучше, чем Пайк. А она, кажется, способна хорошо справляться с ним. Не знаю, где она научилась.
– Этому не научишься.
– По-моему, она унаследовала это от тебя, дорогая. Вот и я думал себе о своих делах, искал свободное место в том кафетерии и…
Сэм пытался выглядеть радостным, но знал, что ничего не выходит. Ее голова склонилась, и он увидел слезы, наполнившие ее черные ресницы. Он положил свою руку на ее.
– Все будет хорошо, – сказал он. Она яростно кивнула. – Пей пиво, малышка. Посмотри. Сегодня суббота. Светит солнце. Вокруг целое семейство. Мы выберемся. Им не побить Боуденов.
Ее голос звучал глухо:
– Возвращайся и помогай. Я ненадолго останусь здесь.
Взяв щетку, он оглянулся. Она выглядела маленькой там, на доке. Маленькой, униженной и очень испуганной.
Глава 5
Он встретил Кэрол в пятницу в полдень, в конце апреля 1942-го в кафетерии «Хорн и Хардарт» возле кампуса Пенсильванского университета. Он был на последнем курсе юридического института. Она была на старшем курсе подготовительного факультета.
Не найдя свободных мест на первом этаже, он понес свой поднос наверх. Здесь было почти так же переполнено. Он оглядел комнату и увидел одинокую исключительно красивую девушку за столиком для двоих. Она, казалось, читала учебник. Случись это годом раньше, он никогда не подошел бы и, поставив поднос на край стола, не спросил:
– Вы не возражаете?
Он не был особо застенчив, но в то же время он всегда был неуклюж в обращении с незнакомыми девушками. Но это был 1942 год, и в мире витал новый безрассудный дух. Стандарты менялись быстро. Он упорно долбил книги, был апрель, пахло весной, и она была в самом деле красивая девушка.
– Вы не возражаете?
Девушка быстро и холодно взглянула на него и снова уставилась в книгу: «Давайте».
Он разгрузил свой поднос, сел и начал есть. Она уже пообедала и ела творожный пудинг, набирая на вилку очень маленькие кусочки, чтобы продлить удовольствие. Так как она не показывала никакого намерения поднять глаза, он чувствовал себя вполне в безопасности, разглядывая ее. Ее было приятно разглядывать. Длинные черные ресницы, хорошие брови и высокие скулы. Странно жесткие черные волосы. Она была одета в зеленый узловатый костюм и желтую блузку с редкими кружевами на шее. Он с отчаянием подумал о своих более общительных друзьях и о том, как вежливо и уверенно они могут завязать разговор. Скоро она закончит свой пудинг и кофе и уйдет, возможно, бросив еще один холодный взгляд. И он будет сидеть и думать о том, что мог бы сказать.
