– Помнится, я слышал, что ты был женат.
– Я женился в двадцать. Мальчику было четыре, когда ты засадил меня. Я видел его, когда ему было всего пару недель. Мэри бросила меня, когда я получил пожизненное. Она даже никогда не приехала. Это делается легко, когда у тебя пожизненное. Я подписал юридические бумаги. И больше не получил ни одного письма. Но брат написал мне, как она снова вышла замуж. За паяльщика, там, в Чарльстоне, Западная Виргиния. Наплодила целый выводок детей. Брат прислал мне вырезки, когда убили ребенка. Моего ребенка. Это было в пятьдесят первом. Ему было двенадцать, и он слетел со своего мотороллера под почтовый грузовик.
– Мне очень жаль, что так случилось.
– Жаль, лейтенант? Ты, должно быть, хороший парень. Ты, должно быть, в самом деле хороший парень. Вернувшись в Чарльстон, я высмотрел Мэри. Она чуть мертвая не свалилась, когда узнала меня. Дети были в школе, а паяльщик где-то паял. Это было в прошлом сентябре. Знаешь, она потолстела, но все еще красивая женщина. Все женщины у Праттов красивые. Горцы из окрестностей Эскдейла. Мне пришлось высадить дверь, чтобы поговорить с ней. Тогда она побежала, схватила одну из этих каминных штучек и попыталась стукнуть меня ею по голове. Я отобрал ее, согнул два раза и выбросил в камин. Тогда она тихо вышла и села в машину. У нее всегда был трудный характер.
– Зачем ты мне все это рассказываешь?
– Я хочу, чтобы ты понял, в чем дело, как я говорил тебе на прошлой неделе. Я отвез ее в Хантингтон, всего около пятидесяти миль, и в тот же вечер забрался к ней в будку, когда она звонила паяльщику. К тому времени она уже делала только то, что я говорил ей, и она сказала, что берет отпуск от него и детей. Я повесил трубку, когда она все еще вопила. Я заставил ее написать мне любовное письмо с датой, в котором она просила меня забрать ее ненадолго. Я заставил написать его полным ругани. Мы пробыли с ней около трех дней в отеле Хантингтоне. К тому времени я уже устал от ее постоянного нытья и хныканья по своим детям и паяльщику. Вся борьба уже закончилась, но у нее остались отметины еще с первого дня, когда она пыталась удрать. Ты все усекаешь, лейтенант?
– Думаю, да.
– Когда она мне надоела, я сказал ей, что если только она попробует крикнуть легавого, я отошлю фотокопию ее письма паяльщику. А еще подъеду и посмотрю, нельзя ли будет зашвырнуть парочку паялыциковых детей под какой-нибудь почтовый грузовик. Это произвело на нее впечатление. Мне пришлось влить в нее бутылок пять, раньше чем она вырубилась. Тогда я отвез ее через Биг-Сэнд в Кентукки, а когда нашел одну из этих непристойных забегаловок возле Грейсона, то вытащил ее и сунул в какую-то развалюху, стоявшую там. Где-то через милю по дороге я выбросил ее туфли и платье в поле. Я дал ей хороший шанс отработать дорогу домой.
– Это все должно напугать меня.
– Нет, лейтенант. Это просто часть общей картины. У меня было много времени подумать. Ты знаешь. Я вспомнил, как мы поженились. Я приехал в Чарльстон в отпуск. Мне было двадцать, это был 1939-й, и я служил уже два года. У меня не было женитьбы в мыслях, но в субботу вечером она приехала в город со своими. Ей только перевалило за семнадцать, и все, что я мог, глядя на них, понять, это то, что они были горцы. Мои жили в Браунленде, раньше чем переехали в Чарльстон. Я шел за ними по всему городу, не спуская глаз с Бетти. Когда сидел, я вспоминал по ночам, как все было в тот субботний вечер, свадьбу, и как она приехала в Луизиану, когда у нас были маневры перед отправкой. Она хотела быть возле меня. Она была религиозна. Происходила из большого клана библейских крикунов. Но это не мешало ей проявлять огромный интерес к походам на сено.
– Я не хочу слушать этого.
– Но ты будешь слушать, лейтенант. Ты хочешь слов. Я нашел слова для тебя. Узнав от брата, что она снова вышла замуж, я спланировал все точно так, как сделал это. Изменил лишь немного. Я собирался держать ее неделю, вместо трех дней, но она слишком быстро перестала бороться.
– Так, и что?
– Ты, должно быть, большой умный юрист, лейтенант. Я думал о ней и, естественно, думал о тебе.
– И составил планы насчет меня?
– Вот, уже теплее. Но я не мог планировать насчет тебя потому, что не знал, как ты стоишь. Я даже не был уверен, смогу ли я найти тебя. Я надеялся, как черт, что тебя не убили и что ты не умер от болезни.
– Ты угрожаешь мне?
– Я не угрожаю тебе, лейтенант. Как я уже говорил, мы начали приблизительно одинаково. Сейчас ты на жену и троих детей впереди меня.
– А ты хочешь, чтобы мы снова сравнялись.
– Я так не говорил.
Они смотрели друг на друга, и Кейди все еще улыбался. Он выглядел полностью расслабленным. Сэм Боуден не мог найти пути, как овладеть положением.
– Ты отравил мою собаку? – спросил он и сразу же пожалел о своем вопросе.
– Собаку? – глаза Кейди округлились с деланным удивлением. – Отравил твою собаку? Зачем, лейтенант? Ты клевещешь на меня.
– О, хватит уже!
– Хватит чего? Я отравил твою собаку не больше, чем ты посадил переодетого легавого мне на хвост. Ты бы ведь никогда не сделал этого.
– Ты сделал это, ты, грязный ублюдок!
– Мне нужно быть осторожным. Мне нельзя стукнуть тебя, лейтенант. Меня закроют за нападение. Хочешь сигару? Это хорошие сигары.
Сэм беспомощно отвернулся. Нэнси перестала работать. Она стояла, внимательно глядя на них, глаза ее сузились, она кусала нижнюю губу.
– В самом деле аппетитное дитя, лейтенант. Почти такая же сочная, как твоя жена.
Сэм слепо развернулся и ударил. Кейди выпустил банку с пивом и ловко поймал удар ладонью правой руки.
– Тебе давался один тычок на всю жизнь, лейтенант. И ты его уже сделал.
– Убирайся отсюда!
Кейди встал. Он вставил сигару в угол рта и так и говорил:
– Конечно. Может, со временем ты и поймешь все, лейтенант. – Он пошел к навесу, двигаясь легко и свободно. Он ухмыльнулся Сэму, потом помахал сигарой Нэнси и сказал:
– Как-нибудь увидимся, красавица. Нэнси подошла к Сэму.
– Это он? Да? Папа! Ты дрожишь!
Сэм, не обращая на нее внимания, пошел за Кейди вокруг навеса. Кейди сел за руль старого серого «Шевроле». Он лучезарно улыбнулся Сэму с Нэнси и уехал.
– Это тот самый, да? Он ужасен! От его взгляда у меня мурашки по телу поползли, как от червей.
– Это Кейди, – сказал он. Голос его стал неожиданно хриплым.
– Зачем он пришел сюда?
– Оказать еще немного давления. Бог знает, как он обнаружил, что мы здесь. Я рад, что мамы с мальчиками не было.
Они пошли обратно к лодке. Сэм посматривал на дочь, когда она шла рядом. Ее лицо было серьезным и задумчивым. Эта проблема задевала не только их с Кэрол. Детей она тоже трогала.
Нэнси подняла на него взгляд.
– Что ты собираешься делать с этим?
– Я не знаю.
– А что он собирается делать?
– Этого я тоже не знаю.
– Пап, ты помнишь, давно, когда я была маленькой, у меня были кошмары после того, как мы сходили в цирк?
– Помню. Как звали ту обезьяну? Гаргантюа.
– Правильно. Там, где его держали, были стеклянные стены, ты держал меня за руку – и тут он повернулся и посмотрел на меня. Ни на кого из других людей. А прямо на меня. И я почувствовала, как что-то внутри меня свернулось и умерло. Это было нечто дикое, не имеющее никакого права быть в одном мире со мной. Ты понимаешь, что я имею в виду?
– Конечно.
– Этот человек немного такой же. Я имею в виду, у меня было чем-то похожее ощущение. Мисс Бойс сказала бы, что я не реалистична.
– А кто такая мисс Бойс? Знакомое имя.
– Ох, она – наша учительница английского. Она говорит нам, что хорошая литература хороша потому, что показывает развитие характера, и то, что не бывает полностью хороших и полностью плохих. А в плохой литературе – герои на сто процентов героичны, а злодеи – на сто процентов плохи. Но мне кажется, что этот человек – полностью плохой.
Никогда раньше, думал он, мы не могли говорить на вот таком равном, взрослом уровне без взаимной робости.
