— Потому что. Я несчастлив.
— А как же ребенок?
— Пока не знаю. Единственное, что меня удерживает, это мысль о том, что будет с дочерью.
— Не хочу ехать в Седону, — выпалила я.
— Почему?
— Я уже сказала.
— Но нас никто не заставляет что-нибудь делать, Саванна!
— Мы уже все сделали, Кеннет.
— Я хочу, чтобы ты побыла со мной. Я столько ждал этого момента. Столько хочется тебе рассказать. О стольком спросить.
— Рассказывай и спрашивай. Прямо сейчас.
— Слушай, ты же говорила, что туда очень красивая дорога?
— Так мне говорили. Правда, Кеннет, я не могу. Я опять поступлю с собой жестоко.
— Я не хочу ехать без тебя.
— Я не могу. Честное слово, не могу.
— Ну можно мне остаться с тобой на день? Я обещаю не дотрагиваться до тебя.
— Нет. — Я изо всех сил старалась притвориться, что действительно не хочу этого. — По-моему, тебе надо встать, принять душ, сесть в машину и катить в Седону, как ты собирался. А завтра поедешь домой, к жене.
— Как ты думаешь, почему я здесь? — спросил он.
— Не знаю. А почему ты здесь?
— Потому что не хочу возвращаться домой.
— Но ведь возвращаешься.
Он ничего не ответил. Я накинула халат и пошла на кухню заварить крепкий кофе. Он помылся, оделся, и я налила ему чашку кофе. Пить он не стал. Я проводила его до дверей.
— Скажи все-таки, Саванна, что случилось этой ночью?
— Слишком много, Кеннет. Ступай.
Я закрыла за ним дверь, но знала, что он еще стоит там, потому что шагов не было слышно. Хоть бы он уже ушел! Когда наконец раздался звук удаляющихся шагов, мне стало легче. Но, признаюсь, я еще долго-долго сидела у двери и ждала, что он вернется.
РИКОШЕТ
Включив автоответчик, я услышала голос Троя: „Робин, я осознал свою ошибку и хочу с тобой увидеться. Это серьезно. Позвони мне".
— Жди, — ответила я.
Майкл тоже решил оставить сообщение: „Привет, Робин. Где это ты прячешься? Ты что, никогда не перезваниваешь? Хотелось бы встретиться на выходные. Я очень скучаю. Пожалуйста, позвони".
Ты все еще не научился заниматься непристойностями, Майкл? Все такой же скучный и такой же толстый?
Но то, что я услышала дальше, было просто ударом: это был Рассел. Я звонила ему несколько раз, но с той самой ночи от него не было никаких вестей. „Робин, сделай одолжение, — начал он, — и мне и себе. Пожалуйста, перестань звонить мне домой! Это создает мне много сложностей, и жене не нравится, что моя бывшая подруга запросто набирает наш номер. Извини, что приходится это выкладывать. Надеюсь, у тебя все хорошо".
В ушах появилась боль и какой-то скрипучий звук. Сердце, казалось, остановилось на несколько минут, а потом заныло, будто кто-то засунул мне в грудь руку и сильно надавил на него. Я чувствовала пульсацию во всем теле, в каждом сосуде и каждом мускуле. Он, кажется, сказал „жена"? Я ставила запись снова и снова, и с каждым разом рыдания разрывали меня все сильнее и сильнее. Устав слушать, я стерла всю кассету и в изнеможении упала на кушетку. Мне казалось, что я нахожусь в этом состоянии уже несколько часов. Сердце перестало бешено стучать — в какой-то момент я вообще его не ощущала, — тело совсем онемело. Наконец я увидела как моя рука тянется к пачке с почтой. Там было по крайней мере шесть каталогов. Надеюсь, они когда-нибудь перестанут присылать мне всю дребедень. Женат?
А ты ведь по уши в вонючей грязи, Рассел. Это уже слишком подло. Помнишь, что ты говорил мне в прошлый раз? Что до сих пор любишь меня, что стыдишься за свою ошибку, что попробуешь все исправить. Ты тогда сказал, что мне надо „только чуть-чуть подождать", разве не так? Сволочь. И куда я смотрела все эти проклятые два года, когда предполагалось, что ты без ума от меня?! Как тебе удалось так долго морочить мне голову? Что же такое есть в Каролин, чего нет во мне? Она дает тебе что-то, что не могу дать я? Как можно быть таким жестоким? Звонить сюда, говорить такие вещи! Значит, твоей жене не нравятся мои звонки. Знаешь, а я тебе не верю. Слишком долго была дурой. Но ты преподал мне хороший урок, Рассел. Хуже этого ты ничего не мог сделать.
Я знаю, что надо наплевать на все это, но ничего не могу с собой поделать. То, что перестаешь с кем-то встречаться, еще не значит, что ты больше его не любишь. Похоже, тебе-то не слишком трудно было пережить расставание со мной. Тебе не кажется, что ты хладнокровно нанес подлый удар той, с которой всего год назад жил вместе. И подумать только, что я позволяла тебе жить за мой счет все это время? Разрешала пользоваться своими кредитными карточками, оформила тебе приличную страховку, помогла купить эту чертову машину! Ты все еще должен мне триста восемьдесят шесть долларов, сукин сын. Интересно, будет ли у нее ребенок, как все только и судачат об этом. У меня могло быть двое твоих детей, скотина, но ты сказал мне, что еще не готов стать отцом. Сказал, что тебе еще нужно утрясти свои дела, упрочить финансовое положение перед тем, как думать о женитьбе не говоря уже об отцовстве. Что же она такое сделала чего не смогла я? Почему ты просто не мог сказать, что я делаю не так, я могла бы все исправить. Что со мной не так, Рассел? А? Что?!
Я отбросила каталоги и попробовала вскрыть конверт. Поняв, что это счет от „Шпигеля", я швырнула его об стену и поднялась. Музыка. Вот что сейчас нужно. Я включила радио, где Лиза Стэнсфилд жаловалась на то, что „обошла весь свет и не может найти любимого". Сейчас мне это совершенно ни к чему, поэтому я включила магнитофон. Я не знала, что за кассета в нем стоит, но это не имело значения. Это был Принц, с песней „Воры в храме". Классная вещь, но только не сегодня. Тогда я поставила Полу Абдул.
Я уже шла в спальню переодеваться, когда зазвонил телефон.
— Алло, — сказала я.
— Алло, — ответил мне какой-то механический голос, — мы проводим исследование…
Я бросила трубку. Телефон зазвонил снова.
— Да! — рявкнула я, решив, что это снова „исследователи", но ошиблась. Это была моя „любимая" женщина, сучка из агентства по студенческим кредитам.
— Привет, Кэрол, — сказала я.
— Робин, мы не получили от тебя перевод за этот месяц.
— Я знаю.
— В чем дело?
— В том, что у меня нет денег.
— И когда они у тебя будут?
— В следующем месяце.
— Какого числа?
— Не знаю точно. Я сказала, в следующем месяце.
— Мне нужно число.
— Выбирай его сама.
— Робин… — Она вздохнула.
— Что?
— Ты знаешь, как долго мы уже тянем кота за хвост?
— Можешь рассказать.
— Тебе еще не надоели мои звонки?
— Нет. Я люблю, когда мне звонят и требуют денег, которых у меня нет. Я серьезно.
— Почему бы тебе не начать думать об оплате кредита самой, и ты никогда не услышишь больше моего голоса.
— Ты что, не слышала, что я сказала? Я сказала, у меня нет денег.
— Робин, ты ездишь на такой хорошей машине и никак не можешь выплатить долг в тысячу сто долларов? Тебе все равно придется это сделать.
— Тебя не касается, какая у меня машина.
— Нет, дорогуша, очень даже касается. Ты должна решить, какие у тебя приоритеты, и сделать это прямо сейчас, Робин.
— Послушай, мой отец полупарализован, мне нужно платить сиделке, а это поважнее, чем твой дурацкий студенческий кредит.
— Мне очень жаль, я сочувствую тебе, Робин, но кто будет следующим? Твоя мать? Какую смертельную болезнь ты придумаешь для нее?
— Следи за тем, что несешь.
— Следить надо тебе. У тебя кредитная карточка „Виза", ты ведь можешь снять деньги оттуда?
— Все-таки у тебя определенно плохо со слухом, Кэрол.
— Слушай, мне это надоело. Мой клиент тоже устал. Или ты называешь число, или я передаю бумаги в суд.
— Как насчет пятнадцатого?
— Желаю приятного вечера, Робин.
Я швырнула трубку. Вот дрянь!
