— Но тогда кто мы друг другу? Просто друзья?
Я ответил со всей возможной осторожностью:
— Я выгуливаю собак твоего дедушки. Вот от этого и начнём плясать.
Помни о Шва.
Пойди к нему домой.
Поговори с ним.
Помни о Шва.
Уйдя от Лекси, я всё твердил и твердил себе мысленно эти фразы. Мне плевать, сколько мозговых клеток убили попытки думать о Шва. Я должен пойти к нему или позвонить. Нельзя позволить, чтобы он выскользнул из моего разума, как это всегда случалось. Вот теперь я на собственной шкуре познал, каково приходится Шва, чтo он чувствует.
Помни о Шва.
Иди поговори с ним.
Но когда я заявился домой, папа позвал меня на семейный сбор. Присутствовали все, кроме мамы. Мы уселись вокруг стола в столовой, где обычно никогда не сидим. Этот стол предназначался для праздничных обедов и заполнения налоговых деклараций. Усевшись, я вдруг почувствовал, что не желаю ничего слышать.
— Нам необходимо кое-что обсудить, — начал папа, — потому что в этом доме настало время перемен.
Я сглотнул.
— Каких перемен?
Папа вздохнул. Признак того, что сейчас прозвучит правда. В этот момент я ненавидел эти правдивые вздохи больше всего на свете.
— Во-первых, я теперь стану готовить чаще.
— И? — сказал Фрэнки.
— И? — пискнула Кристина.
— А ваша мама…
— Что мама?
Папа опять вздохнул.
— Мама будет ходить на кулинарные курсы три раза в неделю.
Мы, дети, переглянулись в ожидании дальнейшего, но папа молчал.
— И что, это всё? — отважился я. — Она будет ходить на кулинарные курсы?..
— И искать работу. Возможно, поначалу на неполную ставку.
На несколько мгновений мы, дети, проглотили языки.
— Это курсы французской кухни, — продолжал папа. — А теперь слушайте, и слушайте внимательно. — Он посмотрел каждому в глаза, чтобы убедиться — мы превратились в слух. — Когда она будет что-нибудь готовить, вы должны высказывать ей своё откровенное мнение о её стряпне. Capische? Никаких уклончивых ответов. Если даже ничего хуже вы в своей жизни не ели — говорите ей правду. Будьте предельно честными. Как Энси.
— Неправильно это всё, — бурчит Фрэнки.
— Мне страшно, — лепечет Кристина.
— Я знаю, на первых порах будет трудно, — сказал папа, — но мы привыкнем.
И вдруг, ни с того ни с сего, я почему-то разревелся. Не просите объяснений, их у меня нет. Я даже не пытался остановить поток слёз, потому что он скорее был похож на одно из тех наводнений, которые уносят целые автомобили. Наверно, брат с сестрой окончательно перепугались — они позорно сбежали из столовой, оставив меня наедине с папой.
— Это ничего, Энтони, — сказал папа, положив руку мне на плечо. — Это ничего.
Он назвал меня Энтони вместо обычного Энси, и непонятно почему от этого я разрыдался ещё больше.
Наконец, мои глаза немного прояснились, и я взглянул вниз, на полированную поверхность стола, где блестели лужицы — следы слёз.
— Надо было поддон подставить, — сказал я. Мы оба немножко посмеялись.
— Может, расскажешь, из-за чего такой дождик?
Я издал вздох правды.
— Я думал, ты скажешь нам, что вы с мамой разбегаетесь. В смысле… разводитесь. — Это последнее слово я вытолкнул из себя с огромным трудом. И опять чуть не расплакался.
Папа подвигал бровями, сложил на груди руки и посмотрел на своё отражение в зеркальной глади стола.
— Не сегодня, Энси.
— А что будет завтра?
Он улыбнулся еле-еле заметной улыбкой.
— А завтра мы будем есть блюда французской кухни.
Наутро я проснулся с тревожным чувством, что мне о чём-то нужно было помнить, но я не имел понятия, о чём. Это было сродни зрению Лекси — воспоминание о воспоминании.
Сегодня воскресенье. Может, мы с Лекси строили какие-то планы, прежде чем разразилась вчерашняя катастрофа? Что же я должен был помнить, что?!
Мама рано ушла в магазин и вернулась со странной коллекцией продуктов, одним из экспонатов которой был пакет с улитками.
— Ох уж эти французы! — пожаловалась она. — И как они ухитряются из любой гадости сделать еду?
Увидев улиток, Кристина впала в панику. Я помог маме разобрать покупки — мне же надо было заранее морально подготовиться к тому, что нас, возможно, ожидает за обеденным столом, ведь правда?
Я передвинул в сторону стопку карточек с мамиными рецептами — они мешали мне вытащить продукты из последнего пакета — и скрепка, стягивающая карточки, слетела. С тихим щелчком, который я едва расслышал за гулом холодильника, скрепка ударилась о покрытый линолеумом пол.
Скрепка!
Я так и застыл, держа стопку рецептов в одной руке и полфунта свиных мозгов в другой. Я уставился на скрепку, как полный придурок. Должно быть, только что-то такое крохотное, такое незначительное и могло напомнить мне о Шва.
— Энси, что с тобой?
Я сунул маме в руки свинячьи мозги и с криком: «Мне надо идти!» — устремился к двери. Но прежде чем вылететь на улицу, схватил ручку и написал на ладони большими синими буквами: «К Шва домой» — на случай, если «эффект Шва» проявит всю свою мощь и я забуду, куда направляюсь.
14. Узнал кое-что о детстве Шва. Лучше бы я этого не знал
Я гнал велосипед на самой высокой скорости и добрался до дома Шва в считанные минуты. Подбежав к двери, я услышал доносящиеся из-за неё звуки гитары. Пришлось нажать кнопку звонка три или четыре раза, прежде чем мистер Шва открыл мне с приветливой улыбкой.
— Здравствуйте, а Кельвин дома? Мне надо с ним поговорить.
Он посмотрел на меня с таким странным выражением, что на краткий, ужасный миг меня охватил страх — вот сейчас он спросит: «Какой ещё Кельвин?».
Но вместо этого он сказал:
— Конечно. Он в своей комнате.
Я направился туда и обнаружил, что Шва там нет.
— Хм-м, — беззаботно сказал его папа. — Может, его вообще нет дома.
— Как?! Вы не знаете, когда ваш сын дома, а когда нет?
— Ну да, — сказал он уже не так беззаботно. — По большей части не знаю.
Я заглянул во все комнаты, пытаясь сообразить, куда же делся Шва. Снова раздались звуки гитары, и это стало для меня последней каплей. Я рванул в гостиную: мистер Шва сидел и играл, напевая себе под нос, и ничто в мире его не колыхало. Хорошо же, сейчас я тебя всколыхну так всколыхну!
— Вы хотя бы в курсе — прошлым вечером Кельвин приходил домой или нет?
Он озадаченно взглянул на меня и снова склонился к гитаре:
— Кельвин всегда приходит домой. С чего бы это ему не прийти вчера домой?
— Да с того, что он сейчас, может, плавает в заливе лицом вниз!
Он прекратил играть, но головы не поднял.
— А может, он со своей матерью, — продолжал я. — Как по-вашему? Может он быть у неё?
— Хватит, Энси, — сказал Шва. — Оставь отца в покое.
Он стоял перед сложенным из кирпича камином, на нём был тёмно-красный свитер. Сливался с фоном. Как всегда, сливался с фоном.
— Вот он, Кельвин! — обрадовался мистер Шва. — Стоило ли так волноваться.
— Ты где был? — напустился я на Шва.
— То здесь, то там, — ответил он. — По большей части здесь.
Папаша опять заиграл на гитаре.
— Папа, — обратился к нему Шва, — Марко и Сэм придут за тобой около полудня. Вас подрядили покрасить дом в Милл-Бэйзин.
— Окей, — откликнулся отец.
Мы со Шва пошли к нему в комнату, и он закрыл дверь. Здесь царила полутьма: шторы были почему-то задёрнуты и свет пробивался только по краям.
— Ты что, решил пойти по стопам Старикашки Кроули?
— Я вчера уволился, — сказал Шва. — Кроули встал на дыбы, пригрозил, что мой отец потеряет работу и ты ды, но мне плевать. Друзья моего отца никогда не бросят его.
— Так я и думал, что ты свалишь от Кроули, — заметил я.
— Я и от тебя сваливаю, Энси.
— Это ещё что значит?
