Был вторник. Кроули остался без сиделки — ни одна не выдерживала его больше трёх-четырёх дней. Это стало чем-то вроде игры — угадывать, сколько времени старому злыдню понадобится, чтобы очередная бедняжка побежала паковать чемоданы. Сегодня вечером должна была прийти новая, ничего не подозревающая жертва, но поскольку Лекси отправилась на заседание своего «Клуба 4 Ч», я решил посидеть с Кроули после того, как выгуляю собак — не оставлять же больного одного. Я принёс ему угощение — фокаччу, которую сделал накануне папа в дополнение к veau Marseille, приготовленному мамой.
Войдя в квартиру с последней выгулянной собакой, я застал Старикашку за необычным занятием: он гладил Милосердие и ласково шептал ей всякие прелестные глупые слова, которые мы обычно говорим своим любимцам, когда думаем, что нас никто не слышит. Кроули увидел меня и сразу же отпихнул собаку.
— Чего уставился? Займись барбосами!
— Я уже всех выгулял.
— Тогда что ты здесь забыл? Жалование выдаётся в другой день.
Я пожал плечами.
— Да вот решил посидеть с вами до прихода новой сиделки. Поговорим, поедим папиной фокаччи…
— Нет уже твоей фокаччи.
— Вы съели всю?!
— Она всё равно была для тебя слишком хороша, — проворчал Кроули. — Ты бы заглотил её и вкуса б не распробовал.
— Это вас надо было назвать Чревоугодием! — воскликнул я, и Чревоугодие тотчас же примчался к нам с надеждой в глазах.
Кроули засмеялся.
— Ну вот, возись теперь с ним сам!
Я решил воспользоваться моментом. Всего минуту назад я видел, как из глубин души Старикана на поверхность вынырнула тщательно скрываемая нежность. Если я сейчас кое-что спрошу у Кроули, то, может, он изволит дать чуткий и деликатный ответ?
— Вы вспоминаете о нём? — спросил я.
— Вспоминаю о ком?
— О Шва.
— С какой радости мне о нём вспоминать?
— С такой, — ответил я, — что он, похоже, начал исчезать.
Кроули молчал и лишь холодно смотрел на меня. Я вздохнул.
— Ладно, забудьте, — сказал я. — Небось думаете, что я идиот.
— Ну, в этом-то нет никаких сомнений, — ответил он. Потом поднялся со своего кресла и схватил прислонённую к стене трость. Я никогда раньше не видел, чтобы Старикан передвигался в отрыве от его инвалидного кресла. Всё равно что наблюдать «чудо исцеления» на одном из массовых собраний. Кроули медленно проковылял ко мне, тяжело опираясь на трость. Он оказался выше, чем я полагал. Сделав шагов пять-шесть, Старикан остановился.
— Лица его я не помню, — признался он. — Но помню, что он бывал здесь.
Кроули сделал ещё шаг, и я помог ему сесть на диван.
— А я и не знал, что вы в состоянии ходить.
— Я же говорил тебе пару месяцев назад, когда вы так бесцеремонно запёрлись в мой дом, что инвалидное кресло — явление временное.
Он удобно развалился на диване, а я уселся в плюшевое кресло напротив.
— Уверен, тебе это показалось чудом — что я могу ходить, — произнёс он. — Ну что ж, я считаю, все мы способны совершать чудеса. — Он бережно прислонил трость к краю дивана. — Я также верю, что и несчастья себе устраиваем тоже мы сами. Если твой приятель, как ты утверждаешь, исчезает — значит, он сам делает всё, чтобы так и случилось.
Мимо пробежала банда афганцев, сбив трость на пол. Я подобрал её и отдал Старикану.
— Он как раз наоборот — пытается сделать себя зримым.
— Значит, плохо пытается. Вселенная лишена сострадания и никогда не вознаграждает нас, если мы делаем что-либо неподобающим образом. — К нам в поисках внимания подошла Благоразумие, и Кроули принялся почёсывать её за ухом. — Если твой друг продолжит следовать по пути саморазрушительной анонимности, то тебе не останется ничего другого, как попытаться свести к минимуму собственные потери. Оставь его. Забудь о нём.
— Но он мой друг!
— Не будь сентиментальным, — отрезал Кроули. — Друзей можно заменить.
— Нет, нельзя!
Прежде чем ответить он посмотрел вниз, на собаку — та была до крайности довольна полученной крохой внимания.
— Четыре года назад Благоразумие попала под машину и погибла.
Услышав такое, я ахнул. Умеет же Старикашка влепить новостью прямо в лоб!
— Да, — продолжал Кроули. — Я уволил тогдашнего собаководилу и связался с собаководом. Через три недели у меня появилась новая Благоразумие, и жизнь вошла в свою колею. Так что — друзей можно заменить.
Этот рассказ настолько потряс меня, что я не мог выдавить из себя ни слова.
— Все мои собаки — второго поколения, — сказал Старикан. — А некоторые даже третьего. Все грехи, все добродетели. Так мне нравится, и так тому и быть.
— Но это же неправильно, — наконец проговорил я. Что-то во всей этой истории было извращённое — типа как с теми людьми, что делают чучела из умерших домашних питомцев и помещают перед камином в качестве украшения. У этих кукол ведь глаз даже настоящих больше нет! Как можно смотреть на любимую собаку или кота, у которого вместо глаз — куски стекла? И как можно относиться к любимым существам — неважно, людям или животным — как будто это что-то, что можно легко заменить?!
— Не только неправильно, — повторил я. — Это просто омерзительно!
— Думай что хочешь, но таков наш мир.
— Да что вы знаете о мире? Вы ведь давно выпали из него! Живёте в своей собственной ублюдочной вселенной!
Он схватил свою трость и ткнул ею мне в грудь:
— Что-то ты не в меру разошёлся! Мне, вообще-то, нравится твоё нахальство, но сейчас ты лучше попридержал язык!
Я встал. Мне вдруг расхотелось находиться в одной комнате с этим человеком. Мне расхотелось быть с ним на одном континенте.
— Я теперь понимаю, почему вы так боитесь умереть, — сказал я, прежде чем выйти за дверь. — Потому что знаете: когда придёт ваше время, не видать вам вознаграждения за то, что прожили жизнь… неподобающим образом.
По дороге домой я всё думал о планах Лекси нанести травму собственному деду ради его же пользы и испытывал какое-то болезненное удовольствие при мысли об уготованных Кроули неведомых страданиях. Вот только во мне жило подозрение, что наш Старикашка — крепкий орешек.
Я знал заранее, что заснуть в ту ночь не удастся, так что не стал и пробовать. Если «эффект Шва» передаётся по наследству, то чтобы найти ключ к невзгодам моего друга, нужно выяснить, что стряслось с его матерью. Но поскольку всё упирается в проблему незримости, то как найти очевидца случившегося? Если «эффект Шва» приводит к полному забвению, то как можно надеяться, что кто-то вспомнит то давнее происшествие?
От нашей маленькой лозоходческой акции с Эдом Нибли и последующей беседы с управляющим толку было столько же, сколько от дорожных указателей в Нью-Джерси; если вы там когда-нибудь бывали, то знаете: они не предупреждают вас заранее о нужном повороте; они уведомляют, что вы его только что проехали. Это никак не улучшает настроения ваших родителей, а если принять во внимание, что вы поехали в Нью-Джерси скорее всего с целью проведать родственников, то это самое настроение и до того было не ахти. Что до моих родителей, то если бы они узнали, что я затеваю, у них бы сорвало крышу.
Я вообще-то не из тех, у кого в обычае выскальзывать из дому под покровом ночи; ну, бывает, — прихожу домой поздно и мужественно принимаю заслуженную взбучку; однако если я с вечера дома, то сижу и не дёргаюсь. Но не сегодня.
У меня установлен скринсейвер — я нечасто им пользуюсь, потому что уж больно он глупый. Это мульт, изображающий компьютер в ночном колпаке, который дрыхнет, похрапывая. Если полностью затемнить экран и установить достоверную громкость, то создаётся иллюзия, будто в комнате кто-то спит. Засунутые под одеяло подушки выглядели не очень убедительно, но когда к ним прибавился издаваемый компьютером храп, то мне самому показалось, что я обзавёлся соседом по палате. А я тем временем потихонечку улизнул из дома и сел на автобус, идущий в Канарси.
Мясник в магазине отвёл глаза.
