Теперь я замечаю, что земля вокруг стала совсем гладкой, как Евклидова плоскость. Нигде ни холма, ни горки. Это значит, что мы въехали в долину реки Ред-Ривер. Скоро доберёмся до Дакот.
3
К тому времени, как мы выезжаем из долины Ред-Ривер, грозовые облака уже появились повсюду и почти накрыли нас.
Мы с Джоном обсудили обстановку в Брекенридже и решили ехать дальше до тех пор, пока не придётся остановиться. Теперь уж недолго осталось. Солнце скрылось, дует холодный ветер и вокруг нас маячит пелена различных оттенков серого.
Она кажется громадной и устрашающей. Прерии здесь огромны, но зловещая серая масса, готовая опуститься на нас, страшит больше громадности прерии. Мы теперь можем двигаться только по её милости. Мы не в силах определить, когда и где она на-валится на нас. Нам остаётся только наблюдать, как она подходит всё ближе и ближе.
Когда самая серая темнота опустилась на землю, то пропал городок, который мы видели раньше, несколько небольших строений и водокачка. Вскоре мы туда доедем. Впереди больше не предвидится никаких городов, и нам просто придётся добираться до него во что бы то ни стало.
Я подъезжаю к Джону и, выбрасывая руку вперёд, делаю жест “Давай скорей!” Он кивает и поддаёт газу. Я даю ему отъехать немного вперёд и тоже набираю скорость. Мотор отлично тянет — семьдесят… восемьдесят… восемьдесят пять… мы теперь по настоящему чувствуем ветер, и я опускаю голову, чтобы сбавить его напор… девяносто. Стрелка спидометра прыгает взад и вперёд, но тахометр стабильно показывает девять тысяч… около девяноста пяти миль в час… и мы движемся, выдерживая та-кую скорость. Скорость слишком велика, чтобы смотреть на обо-чину дороги… Я тянусь вперёд и ради безопасности включаю фару. Но свет уже нужен так или иначе. Становится очень темно.
Мы проносимся по открытой плоской равнине, нигде нет ни машины, изредка попадается дерево, но дорога ровная и чистая, а мотор ровно гудит на полной мощности, что свидетельствует, что всё в нём порядке. Становится всё темней и темней.
Вспышка и сразу за ней раскат грома: “Трах-тарарах! Я вздрогнул, а Крис прижался головой к моей спине. Несколько предупредительных капель дождя… на такой скорости они кажутся иголками. Вторая вспышка и грохот, и всё вокруг засверкало… затем в сиянье следующей вспышки фермерский дом… мельница… о, Боже мой, он уже был здесь… сбрасывай газ… это его дорога… забор и деревья… и скорость падает до семидесяти, затем шестидесяти и пятидесяти пяти миль, и я оставляю её такой.
— Отчего мы замедлили? — кричит Крис.
— Было слишком быстро!
— Да нет же!
Я всё же киваю утвердительно.
Тот дом и водокачка уже пропали, появилась небольшая сточная канава, и дорога на перекрёстке уходит к горизонту. Да… всё верно, думается мне. Совершенно верно.
— Они же уехали далеко вперёд! — орёт Крис. — “Давай быстрей!
— Я отрицательно покачиваю головой.
— Ну почему? — кричит он.
— Небезопасно!
— Но ведь они-то уехали!
— Подождут!
— Гони же!
— Нет, — снова качаю головой. Тут просто какое-то ощущение. На мотоцикле полагаешься на ощущения, и мы едем дальше на скорости пятьдесят пять миль.
Начинается первый наплыв дождя, но впереди я уже вижу огни города… Я знал, что он здесь.
Когда мы подъезжаем, Джон и Сильвия уже ждут нас под первым же деревом у дороги.
— Что с вами случилось?
— Просто сбавили скорость.
— Ну это-то нам понятно. Что-нибудь не так?
— Да нет. Давайте уберёмся от этого дождя.
Джон говорит, что на другом конце города есть гостиница, но я отвечаю, что если свернуть вправо в нескольких кварталах отсюда у трехгранных тополей, то есть другая получше.
Мы сворачиваем у тополей, проезжаем несколько кварталов, и возникает небольшой мотель. В конторе Джон осматривается и произносит: “Хорошее место. Когда ты здесь бывал?”
— Не помню уж, — отвечаю я.
— Так как же ты узнал о нём?
— Интуиция.
Он смотрит на Сильвию и качает головой.
Сильвия вот уже некоторое время молча наблюдает за мной. Она замечает, что, когда я заполняю бумаги, руки у меня дрожат. “Ты совсем бледный, — замечает она. — Тебя что, потрясла молния?”
— Нет.
— У тебя такой вид, как будто ты видел привидение.
Джон и Крис смотрят на меня, и я отворачиваюсь от них к двери. Дождь по-прежнему сильный, но мы всё-таки бежим к своим номерам. Поклажа на мотоциклах защищена, и мы ждём пока пройдёт гроза, чтобы распаковать её.
После того, как дождь перестал, небо понемногу проясняется. Но из двора мотеля, глядя мимо тополей, я вижу, что надвигается вторая темнота, это уже ночь. Мы прогулялись по городу, поужинали, и к тому времени, как стало пора возвращаться на-зад, я почувствовал на себе усталость целого дня. Почти без движения мы отдыхаем в металлических креслах во дворе мотеля, потягивая пинту виски, которую Джон принёс вместе с каким-то тоником из холодильной комнаты мотеля. Медленно и с аппетитом виски убывает. Прохладный ночной ветерок шелестит листьями тополей вдоль дороги.
Крис осведомляется, что мы будем делать дальше. Этого ребёнка совершенно не берёт усталость. Новизна и необычность окружения мотеля возбуждают его, и ему хочется петь, как это бывало в лагерях.
— Ну, какие уж из нас певцы, — возражает Джон.
— Ну тогда давайте рассказывать истории, — предлагает Крис.
Он задумывается. — Вы знаете какую-нибудь хорошую историю про привидения? В нашем домике все ребята рассказывали истории про привидения.
— Ну вот ты нам и расскажешь, — отвечает Джон.
И он начинает. Забавно как-то их слушать. Некоторые из них я не слышал с тех пор, как был в его возрасте. Я говорю ему об этом, и Крис хочет послушать что-нибудь из моих, но я ничего не могу вспомнить.
Немного спустя он спрашивает: А ты веришь в привидения?
— Нет, — отвечаю я.
— А почему?
— Потому что они не-на-уч-ны.
Джон улыбнулся от того, как я это произнёс. “В них нет материи, — продолжаю я, — в них нет энергии, и поэтому, согласно законам науки, они существуют только в воображении людей.”
Виски, усталость и ветер в деревьях начинают путаться у меня в голове. — Конечно же, — продолжаю я, — законы науки тоже не содержат материи и в них нет энергии, и они тоже существуют только в умах людей. Лучше всего быть полностью научным во всём и отказываться верить как в привидения, так и в научные законы. Так оно вернее. Таким образом тебе остаётся не так уж много, во что можно верить, но это тоже научный подход.
— Не понимаю, о чём ты говоришь, — произносит Крис.
— Да, я выражаюсь несколько калейдоскопически.
Крис отчаивается, когда я разговариваю таким образом, но вряд ли это вредит ему.
— Один из ребят в лагере Лиги молодых христиан говорил, что он верит в призраки.
— Он просто дурачил тебя.
— Нет, не дурачил. Он говорил, что, если неправильно похоронить человека, то его призрак возвращается и преследует людей. И он действительно так думает.
— Он просто морочил тебе голову, — повторяю я.
— Как его зовут? — спрашивает Сильвия.
— Том-Белый Медведь.
Мы с Джоном переглядываемся, поняв вдруг, в чём дело.
— О, индеец! — восклицает он.
Я смеюсь. — Мне тогда придётся немного отступить, — говорю я. Я имел в виду европейские призраки.
— А какая разница?
Джон заливается смехом. — Он тебя достал.
Немного поразмыслив, я отвечаю: — Ну, индейцы иногда не-сколько иначе смотрят на вещи, что с моей точки зрения не так уж и неверно. Наука не включает в себя часть индейских традиций.
— Том-Белый Медведь говорил, что его мать и отец велели ему не верить этому. Но бабушка нашептала ему, что это все-таки правда, и он верит.
Он просительно смотрит на меня. Иногда ему просто не хочется знать кое-какие вещи. И то, что ты калейдоскопичен, во-все не значит, что ты очень хороший отец. “Ну да, конечно” — я меняю позицию, я тоже верю в призраки.
