Билли покачал головой и проследил, как она подошла к бару и налила себе еще мартини, увидел, что она делала элементарный коктейль с джином, запах которого уловил на расстоянии.
Что же произошло с Кэри Россингтоном? В чем там дело? Часть его разума не желала знать ответа на этот вопрос. Хаустон явно не провел параллели, не увидел связи между тем, что происходит с Билли и с Россингтоном. Да и с чего бы, собственно? Хаустон ничего не знал о цыганах. Кроме того, Хаустон регулярно бомбардировал свой рассудок белыми торпедами.
Леда вернулась с бокалом и села в кресло.
— Если он позвонит и скажет, что возвращается, — спокойно заговорила она, — я поеду на нашу виллу в Каптиве. Там дикая жара в это время года, но джина у меня хватит. Я жару не замечаю, а с ним оказаться наедине — выше моих сил. Все еще люблю его, это факт. По-своему люблю. Но выносить этого больше не могу. Представить себе, что он лежит в соседней кровати… подумать, что он… он может дотронуться до меня… — Она поежилась и немного расплескала содержимое бокала. Потом разом выпила и откровенно, не стесняясь, рыгнула.
— Леда, так что же с ним конкретно? Что случилось?
— Случилось? Случилось? Билли, дорогой, а я думала, что сказала тебе. Или, может, ты сам как-то узнал.
Билли покачал головой. Он начал верить в то, что вообще ни о чем не подозревает.
— На нем чешуя растет. Кэри покрывается чешуей.
Билли разинул рот.
Леда коротко хохотнула невеселым смешком и слегка покачала головой.
— Нет, не совсем так. Его кожа превращается в чешую. Он демонстрирует обратную эволюцию. Чудо-юдо. Превращается не то в рыбу, не то в рептилию.
Она внезапно захохотала с визгом, от которого у Халлека мурашки побежали по спине. «Она близка к безумию», подумал он, и от этого стало еще страшнее. «Я думаю, она уедет а Каптиву в любом случае. Ей нужно убраться из Фэйрвью, если хочет сохранить рассудок».
Линда прикрыла рот ладонями и извинилась. Билли не смог ничего сказать, только кивнул и встал, чтобы налить себе еще.
Теперь, когда он не смотрел на нее, ей стало легче говорить, а Билли умышленно задержался возле бара.
11. ВЕСЫ ПРАВОСУДИЯ
Кэри был вне себя от ярости, когда старый цыган потрогал его по лицу. Он поехал, чтобы повидаться с шефом полиции Рейнтри Алленом Чокером на следующий день после суда. Чокер был партнером по покеру и человеком понимающим.
Он сказал Кэри, что цыгане прибыли в Рейнтри прямо из Фэйрвью. Чокер ожидал, что они уедут вскоре сами по себе. И так уж пять дней тут болтались, обычно три дня для них — нормальный срок. Как раз достаточно, чтобы все заинтересованные подростки городка узнали свою судьбу, а безнадежно импотентные мужчины и климактерические женщины под покровом темноты пробрались в их табор, чтобы получить снадобья и мази. Через три дня интерес городка к цыганам сходил на нет. Чокер решил, что они просто дожидаются воскресной барахолки — «блошиного рынка». Это было ежегодным мероприятием в Рейнтри, на которое стекались жители четырех близлежащих городков. Аллен Чокер сказал Кэри, что решил позволить цыганам обработать толпу на «блошином рынке», вместо того, чтобы шпынять их, — это все равно что осиное гнездо разворошить. Но если в понедельник утром не отправятся, придется их вытурить.
Однако такая мера не понадобилась. Утром в понедельник табор покинул ферму, где располагался, оставив пустые бутылки и банки, черные пятна от костров, на которых готовили еду, и несколько покрывал, настолько завшивевших, что Чокер распорядился прикасаться к ним только длинными шестами.
В какой-то момент между закатом и рассветом цыгане снялись и покинули Рейнтри. Чокер сказал своему партнеру по покеру Кэри Россингтону, что они могли хоть улететь на другую планету, — ему наплевать. Главное — избавились.
В воскресенье после полудня старый цыган прикоснулся к лицу Кэри. Ночью они уехали. В понедельник утром Кэри зашел к Чокеру и подал жалобу (ее юридическая основа Леде Россингтон была неизвестна). Во вторник утром начались неприятности. После душа Кэри, спустившись к завтраку в одном халате, сказал: «Посмотри-ка, что это у меня?».
На коже чуть повыше солнечного сплетения у него оказалось шершавое пятно. Оно было светлее окружающей кожи, которая имела приятный цвет кофе со сливками (гольф, теннис, плаванье и лампы для загара зимой).
Пятно имело желтоватый оттенок, как у мозолей на пятках. Леда потрогала его и отдернула палец. Пятно было шершавым, как наждак, и странно твердым. «Броня», мелькнуло у нее в голове.
— Ты не думаешь, что этот чертов цыган меня чем-то заразил? — спросил ее Кэри с беспокойством. — Какая-нибудь инфекция? Парша?
— Но он же коснулся твоего лица, а не груди, дорогой, — ответила Леда. — Давай-ка быстрей одевайся. У меня бриоши горячие. Надень темно-серый костюм с красным галстуком. Ты — душка моя.
Два дня спустя вечером он позвал ее в ванную. Так закричал, что она бегом бросилась туда («Все наши худшие открытия происходят в ванной», подумал Билли). Кэри стоял без рубашки, в руке жужжала электробритва, глаза уставились в зеркало.
Пятно желтой отвердевшей кожи сильно увеличилось. По форме оно напоминало дерево, крона которого разрослась от груди к низу живота до пупка. Впрочем, и пятном это уже нельзя назвать — скорее, нарост толщиной в восьмушку дюйма. Она увидела на нем трещины, некоторые столь глубокие, что можно было просунуть в них монетку. Выглядело это страшно.
— Что это? — почти закричал он. — Леда, скажи, что это значит?
— Я не знаю. — Она постаралась говорить спокойно. — Тебе надо сходить к доктору Хаустону. Прямо завтра, Кэри.
— Нет. Не завтра, — сказал он, глядя на себя в зеркало, на кору желтоватой плоти. — Завтра, может, и лучше. Но лучше послезавтра. Нет, нет, не завтра.
— Кэри…
— Леда, дай мне крем «Нивея».
Она передала ему баночку с кремом и понаблюдала, как он мажет желтоватый панцирь на животе, прислушалась к шуршащему звуку и почувствовала, что не может этого перенести. Леда вышла из ванной и направилась к себе в комнату. По ее словам, в тот момент она впервые была рада, что у них раздельные кровати, сознательно рада, что он не сможет коснуться ее во сне. Ночью долго не смогла заснуть, прислушиваясь к шуршащим звукам, когда он скреб пальцами по странному наросту.
А на следующую ночь он сообщил ей, что ему становится лучше. Потом подтвердил, что дело, кажется, пошло на поправку. Но она по глазам видела, что он обманывает, — и даже не столько ее, сколько себя. В экстремальной ситуации Кэри оставался таким же эгоистом, каким был всегда. Впрочем, Леда тут же добавила, что и она стала порядочной эгоисткой за годы жизни с ним. Ей самой нужна была хоть какая-то иллюзия.
На третью ночь он вошел к ней в спальню в одних пижамных штанах. Глаза его смотрели печально и испуганно. Леда перечитывала какой-то роман Дороти Сайерс, свое любимое чтиво. Книжка выпала из ее рук, лишь только она взглянула на него. Наверное она бы даже заорала, если бы спазм не перехватил горло. Билли Халлек подумал, что ни одно человеческое чувство не может быть уникальным, хотя иногда кажется иначе. Кэри Россингтон прошел такой же период самообмана, что и он, после чего следовало потрясение.
Леда обнаружила, что желтая корка (или чешуя) покрыла весь живот Кэри и почти всю грудь. Безобразные бугры с подпалиной. Черные трещины беспорядочными зигзагами покрывали корку сеткой. В глубине этих трещин можно было приметить красноту, на которую лучше было не смотреть. Сперва можно было подумать, будто трещины располагались хаотически, как в бомбовой воронке, но оказалось, что это не так. С каждого края желтая плоть была слегка приподнята. Чешуя. Но не рыбья, а грубая чешуя рептилии, вроде ящерицы, игуаны или даже аллигатора.
Левый сосок его груди был еще виден, а правый полностью скрылся под уродливы панцирем, который уже проникал ему под мышку. Исчез пупок и…
