Он нашел дверную ручку и повернул ее. Свежий прохладный воздух обвеял его пылающее потное лицо.
— Спокойной ночи, Леда. Прости меня, извини…
— Подавись ты своими извинениями! — завизжала она и швырнула в него бокал. Он разбился вдребезги о дверной косяк справа от Билли. — Зачем ты убил ее, ублюдок?! Зачем ты на нас обрушил такие несчастья?! Зачем?! Зачем?! Зачем?!
Халлек дошел до перекрестка Парк Лейн и Лантерн Драйв и опустился на скамейку под навесом автобусной остановки. Его бил озноб, во рту был скверный вкус, голова кружилась от алкоголя.
Он думал: «Я сбил и убил ее и теперь теряю вес и не могу остановиться. Кари Россингтон провел суд, отпустил меня, хлопнув по плечу, а теперь он в клинике Мэйо, и если верить его жене, он выглядит как беженец из питомника аллигаторов Мориса Сендака. Кто еще тут замешан? Кому еще мог отомстить старый цыган?»
Он вспомнил о двух полицейских, изгонявших цыган, когда они прибыли в их городок и собирались развернуть свои представления в городском парке. Один из полицейских был всего лишь оруженосцем, водителем патрульной машин.
Исполнителем приказов.
Чьих приказов? Ну, разумеется, начальника полиции, Данкена Хопли.
Цыган прогнали потому, что у них не было разрешения выступать в городском саду. Они, конечно, понимали, что дело не в разрешении: причины гораздо глубже. Когда хочется прогнать цыган, предлог всегда найдется. Бродяжничество. Нарушение общественного спокойствия. Плевки на тротуары. Да что угодно!
Цыгане договорились о таборе с фермером к западу от городка — мрачным стариком по имени Арнкастер. Всегда находилась такая ферма и такой мужик, и цыгане всегда устраивались. «У них носы натренированные, чтобы выискивать таких людей, как Арнкастер», подумал Билли, сидя на скамейке и прислушиваясь к первым каплям весеннего дождя, забарабанившего по навесу. «Простая эволюция. Достаточно двух тысяч лет кочевой жизни. Поболтать с людьми. Может, кому-то бесплатно погадать? Узнали имя одного жителя, у которого есть земля, но и долгов немало, и про парня, который не любит своего города и не уважает общественных порядка. Прислушаешься и непременно узнаешь имена. Непременно пронюхаешь про местного Арнкастера в самом богатом городке. А то и про двух или трех таких».
Свои машины они располагали в круг, как и палатки. Точно так же их предки двести, четыреста, восемьсот лет назад располагали в таборе свои кибитки и тачки. Они получали разрешение на разведение костров. Ночью болтали и смеялись, из рук в руки переходила бутылка или две.
«Все это», — думал Халлек, — «могло быть вполне приемлемо для Хопли».
Те, кто хотел что-то купить у цыган, могли съездить по западной дороге Фэйрвью к жилищу Арнкастера. Оно располагалось в стороне от всеобщего обозрения, но и зрелище представляло собой жалкое. Впрочем, цыгане предпочитали именно такие места. Оттуда им предстояло двинуться в Рейнтри или Уэстпорт, а дальше — в неведомом направлении. Так обычно и делалось.
За исключением того, что после несчастного случая и проклятья старого цыгана формула «так обычно и делалось» больше никуда не годилась.
Халлек вспомнил, что Хопли дал цыганам два дня срока. Когда они и не подумали подчиниться, он их вынудил убраться. Сначала Джим Робертс отменил разрешение о разведении костров. Хотя в течение предыдущей недели каждый день бывали сильные дожди, Робертс сказал им, что опасность пожаров внезапно возросла. Извините. Кстати, пусть не забывают, что огнеопасными являются не только костер, но и плитки на газовых баллонах, мангалы и печурки.
Затем Хопли, как уже бывало в подобных ситуациях, посетил местные точки бизнеса, где у Ларса Арнкастера кредиты были изрядно просрочены. Сюда, разумеется, входили магазин инструментов и скобяных изделий, склад кормов и семян и кооператив фермеров. Хопли мог заглянуть также и к Закари Маршану в Объединенный банк Коннектикута, где хранился заклад Арнкастера на недвижимость.
Работа есть работа. С этим чашку кофе выпил, с тем — пообедал, у того что-нибудь купил. И вот на закате следующего дня кредиторы Ларса Арнкастера уже звонят ему и говорят, что неплохо было бы убрать этих чертовых цыган подальше от города и как они были бы ему признательны.
Результат Данкену Хопли был, конечно же, известен. Арнкастер направился к цыганам, вернул им то, что оказалось лишним по их договоренности об аренде территории, оказался глух к их протестам (Халлек вспомнил молодого жонглера, который явно не успел свыкнуться с идеей собственной уязвимости в этой жизни). А договор, кстати, не был подписанным документом, и потому судиться было бы смешно.
Арнкастер вполне трезвый, возможно, объяснил им, что обходится с ними как порядочный человек и возвращает им лишние деньги. Другое дело — Арнкастер пьяный. В этом случае он мог объясниться подробней, сказать им, что в городе есть могущественные деятели, которые требуют, чтобы цыгане убирались подальше. На него, бедного фермера, оказали жесткое давление, которого он вынести просто не может. Тем более, что половина так называемых хороших людей в городке давно зуб на него имеют.
Вряд ли цыгане (разве что за исключением жонглера) стали спорить, права качать и требовать долгих объяснений.
Билли поднялся и медленно побрел домой под холодным дождем и ветром. В спальне горел свет — Хейди его ждала.
Водителю патрульной машины не за что мстить. И не Арнкастера: тот просто увидел возможность не терять пятьсот долларов и попросил их вон, потому что иного выхода не было.
Данкен Хопли?
«Возможно. Очень даже возможно», подумал Билли. В чем-то Хопли выполнял функции сторожевого пса, хорошо натренированного, чтобы хранить в неприкосновенности покой Фэйрвью. Однако Билли сомневался, разделяет ли старый колдун его мнения, понимает ли суть. Для него все свелось к тому, что после суда Хопли вытурил их из городка. К изгнанию они были привычны. Другое дело, что Хопли не расследовал причин гибели старухи…
Вот это уже существенно.
«Отказ от расследования? Билли, не смеши меня. Отсутствие расследования — грех халатности. Хопли не стал проверять его на алкоголь. Ты знаешь, что это граничит с покрытием преступления, и Кари Россингтон тоже это знал».
Ветер усилился, дождь стал сильнее. На улице капли плескались в лужах, освещаемых уличными фонарями вдоль Лантерн Драйв. Под ветром скрипели ветви деревьев, и Билли с беспокойством посмотрел на небо.
«Мне надо повидать Данкена Хопли».
Какая-то важная мысль готова была родиться, но он тут же вспомнил пьяное испуганное лицо Леды Россингтон. Подумал о словах Леды: «С ним теперь трудно разговаривать… у него внутри рта то же самое происходит… его реплики звучат как мычание».
Нет, только не сегодня. Нынче с него достаточно.
— Куда ты ходил, Билли?
Хейди лежала в постели под пятном света от ламп и читала. Теперь отложила книгу и посмотрела на него. Билли заметил темные круги под ее глазами. Однако в эту ночь жалости к ней он не почувствовал.
Подумал, а может, сказать? «Я был у Кэри Россингтона. Поскольку его не было дома, я выпил с его женой, выпил довольно крепко. Ни за что не угадаешь, Хейди, что мне она сказала. Кари Россингтон, который тебя лапал накануне Нового Года, превращается в крокодила. Когда он помрет, из его кожи можно будет делать отличные портфели».
— Да так, нигде, — ответил он. — Просто бродил и размышлял.
— От тебя пахнет так, словно ты в куст можжевельника свалился. Джин?
— Н-ну… примерно так. Только свалился в «Паб» Энди.
— И сколько ты принял?
— Пару.
— А пахнет как все пять.
— Хейди, ты что — меня допрашиваешь?
— Нет, дорогой. Но я хочу, чтобы ты себя уж слишком-то не изводил. Эти доктора, я надеюсь, поймут что-то после метаболической серии.
Халлек хмыкнул.
— Я только благодарю Бога, что это не рак, — сказала она. Лицо ее выглядело встревоженным.
Он подумал и чуть не ляпнул: «хорошо все наблюдать со стороны». Не сказал, но, видимо, что-то отразилось на его лице, потому что ее лицо приняло такое несчастное, горестное выражение.
