Он предложил Линде прогуляться с ним пешком по улице. Улица Лантерн Драйв застроена по обоим сторонам безвкусными домами с палисадниками. Стоимость этих жилищ составляла примерно 75 тысяч долларов. Цена возрастала по мере приближения к местному клубу и достигала 200 тысяч, но это уже с плавательными бассейнами и саунами внутри каждой виллы.
Линда была в шортах, одна штанина которых поползла по шву… и Халлек заметил, что ноги ее выросли, став такими длинными, что виднелись нижние желтые трусики. Сердце кольнули жалость и страх. Девочка росла и, видимо, сама понимала, что шорты ей уже малы и слишком изношены. Подумал: бедная девочка надевала их, потому что чувствовала подсознательно — они служили ей мостиком в безопасное детство, в то самое детство, где папочки не предстают перед судом (не важно, сколь краток процесс перед лицом твоего старого партнера по гольфу и пьяного нахала, лапающего груди твоей жены, — Кэри Россингтона, который отобьет молотком приговор).
— Ты понимаешь, Линдочка, это это был несчастный случай?
Она кивает головой, не глядя на него.
— Да, папа.
— Она появилась между двумя автомобилями и не глядела по сторонам. Я просто не имел возможности остановиться. Абсолютно не было времени.
— Пап, я не хочу больше слушать про это.
— Я знаю. И сам не хочу об этом говорить. Но ты же слышишь обо всем… в школе.
Она со страхом смотрит на него.
— Пап! А ты что, в школу?..
— Ходил? Да, ходил. Но в половине четвертого, вчера, не раньше. Там никаких детей уже не было. Я никого не видел, никто не узнает.
Она испытывает облегчение.
— Я слышал, что другие дети тебе житья не дают. Мне очень жаль.
— Да нет, не так уж страшно, — говорит она, взяв его за руку. А ее лицо со свежей россыпью агрессивно-красочных угрей на лбу говорит совсем иное. Эти угри словно кричат ему, что обращение с ней — жестокое. Вот какова расплата за то, что отец был арестован.
— Я слышал также, что ты держишься молодцом. И не делаешь из этого большой проблемы. Потому, что если чужие заметят слабину, они тебя достанут.
— Да, я знаю, — мрачно отвечает она.
— Мисс Ниринг сказала, что прямо гордится тобой, — говорит он. Немножко привирает. Мисс Ниринг такого не говорила, но, во всяком случае, хорошо отзывалась о Линде, а это для Халлека значит многое, не меньше, чем для его дочери. И цель достигнута. Впервые ее глаза оживляются, когда она смотрит на Халлека.
— Что, она прямо так и сказала?
— Так и сказала, — подтверждает Халлек. Ложь дается легко и звучит убедительно. Почему бы нет? Последнее время он и так много врал.
Она стискивает его ладонь и благодарно улыбается.
— Им очень скоро все это надоест, Линдочка. Найдут другую кость, чтобы грызть. Какая-нибудь девочка нечаянно забеременеет, с какой-нибудь учительницей случится истерика, или какой-нибудь пацан попадется на торговле гашишем: тут тебя, как говорится, и снимут с крючка. Поняла?
Внезапно она раскидывает обе руки и крепко обнимает его. Он решает, что она, в сущности, не так уж быстро растет и что не всякая ложь есть зло.
— Папочка мой любимый, — говорит она.
— И ты моя любимая девочка, Линдочка…
Он тоже обнимает ее, и в этот момент кто-то на всю катушку в его мозгах врезает стереоусилитель, и он слышит снова двойной стук: первый — когда передний бампер его «девяносто восьмого» бьет по старой цыганке с ярким алым платком на голове, а второй — когда передние колеса подпрыгивают на ее теле.
Вопли Хейди.
Халлек еще крепче обнимает свою дочь, ощущая на коже мурашки.
— Сделать еще яичницу? — спросила Хейди, нарушив его раздумья.
— Нет. Нет, спасибо. — Он виновато посмотрел на пустые тарелки: как бы ни шли дела, хоть из рук вон плохо, они никогда не лишали его ни сна, ни аппетита.
— Ты уверен, что?..
— О'кей! — Он улыбнулся. — Ты — о'кей, я — о'кей, Линда — о'кей. Как говорят в мыльных операх, кошмар позади, нельзя ли нам вернуться к нашей жизни?
— Прекрасная идея. — И на сей раз она смогла ответить ему вполне искренней улыбкой.
Внезапно ей стало снова меньше тридцати.
— Дожарить тебе бекон? Там еще два кусочка осталось.
— Нет, — сказал он, вспомнив, как туго сидели трусы на его талии (талия называется! Ха-ха? Последний раз у тебя была талия где-то в 1978 году — шайба ты хоккейная!), то и дело приходится живот поджимать. Вспомнил про весы и сказал:
— А знаешь, давай-ка еще один кусочек. Три фунта сбросил, как-никак.
Жена уже возилась у плиты. Несмотря на его первоначальное «нет». «Иногда ода видит меня насквозь до такой степени, что это даже угнетает», — подумал он. Хейди обернулась.
— А ты все думаешь об этом?
— Да нет же! — отрезал он. — Ну может, в конце концов, человек тихо-мирно сбросить три фунта веса? Ты же сама говоришь, что хотела бы видеть меня немножко…
«худеющим»
…не таким толстым. — Ну вот, опять Хейди навела его на мысли о цыгане. «Будь он неладен!» Изъеденный нос цыгана, его чешуйчатый скрюченный палец, коснувшийся щеки прежде, чем он успел отшатнуться. Так отшатываются от прикосновения паука или от шевелящегося месива жуков и червей под трухлявым бревном.
Хейди поставила перед ним бекон и поцеловала в висок.
— Извини. Ешь и теряй вес. Но помни, что там Билли Джоэл говорит на этот счет…
I love you just the way you are…
«Люблю тебя такой, как есть…» — пропели они в унисон.
Ой схватил было «Джорнэл», но показалось слишком тоскливо. Поднялся из-за стола, вышел из дома, подобрал на цветочной клумбе нью-йоркскую «Таймс». Этот мальчишка-почтальон непременно швырнет газету на цветы. К тому же он так и не удосужился запомнить фамилию Билли. Что взять с двенадцатилетнего подростка.
Вернувшись с газетой, Халлек раскрыл ее на спортивных новостях и принялся за бекон. Когда Хейди поставила перед ним еще одну сдобу, облитую тающим сливочным маслом, он уже основательно углубился в таблицу результатов игр. Халлек машинально съел и сдобу, не обратив на это обстоятельство никакого внимания.
2. 245
В городе судебный процесс по поводу строительных недоделок длился уже более трех лет, и можно было ожидать, что он протянется в той или иной форме еще столько же, если не больше. И вдруг все неожиданно закончилось наилучшим образом. Истец во время перерыва в судебных заседаниях согласился на смехотворно низкую неустойку. Халлек не растерялся и подсунул своему клиенту на подпись бумагу о добрых намерениях. Клиент, хозяин фабрики красителей из Скенектэди, в присутствии своего потрясенного адвоката взял и подписал все шесть копий письма, а судебный нотариус немедленно заверил подлинность подписей. Билли сидел во время всей процедуры неподвижно, скрестив пальцы на коленях, чувствуя себя так, словно выиграл в нью-йоркскую лотерею. Еще до обеденного перерыва дело было улажено и закрыто.
Билли потащил своего клиента к О'Ланни, заказал «Чивас» с водой для клиента и мартини — для себя. Потом позвонил домой Хейди.
— Моханк, — коротко сообщил он ей, когда та подняла трубку. Так назывался курорт неподалеку от Нью-Йорка, где они давным-давно провели свой медовый месяц (подарок от родителей Хейди) и влюбились в это место, проводя с тех пор там нередко отпуск.
— Что?
— Моханк, — повторил он. — Если не хочешь, попрошу Джулиан из конторы.
— Ну уж, фигушки! Билли, а в чем дело?
— Ты хочешь поехать или нет?
— Ты что? Конечно! На этот уикенд?
— Завтра же, если договоришься с миссис Бин, чтобы она прибыла и позаботилась о Линде. Пусть проследит, чтобы все было вымыто, оргии не устраивались и чтобы…
Его слова заглушил радостный вопль Хейди:
— Билли! Неужто?! Неужто получилось?!
— Кэнли намерен успокоиться. Кэнли уже успокоился. После почти четырнадцати лет дурацких волокит твой супруг победил для хороших ребят. Победа неоспорима. С Кэнли договорились по-хорошему, и я теперь — король!
