Вандерлей, жертва аборта, маскирующаяся под живорожденного, пришел в этот мир 27 октября 1972 года в Данбери, штат Коннектикут…
Еще одно произведение с привкусом дерьмеца от Майкла Андерсона! Даже худшие мои некрологи в Скажи гадость о мертвецах были смешнее и язвительней (если Вы не верите мне, прочтите их сами), но это не имело никакого значения. Без лишних слов, и с чувством собственного удовлетворения. В какой-то момент, где-то в глубине моего сознания, я понял, что это скорее похоже на метание копья, чем на бросание шара для боулинга. Такого, с остро отточенным концом. Кэти тоже это почувствовала. Она сидела рядом со мной, нечто похожее на треск статического электричества, летящего из расчески.
Продолжение сложно описать, потому что это заставляет меня думать, что в каждом из нас есть часть Кена Вандерлея, но поскольку нет другого способа сказать правду, кроме этого, то, вот оно: произошедшее возбудило нас. Я грубо схватил ее в охапку, и понес обратно в кровать. Кэти заплела свои ноги у меня за спиной и руки на затылке. Я думаю, что второй подход длился всего лишь пятьдесят секунд, но мы оба кончили. И жестко. Люди иногда бывают грязными животными.
Кен Вандерлей был монстром. Это не только мое суждение; он сам использовал это слово, чтобы описать себя, когда он «раскаялся, с целью избежать смертного приговора». Я мог бы использовать это для оправдания всего того, что я сделал — что мы сделали, если бы не одна вещь.
Писать его некролог было даже лучше, чем секс, который за этим последовал.
Это пробудило желание сделать это еще раз.
Когда я проснулся на следующее утро, Кэти сидела на диване с ноутбуком. Она торжественно посмотрела на меня и похлопала по подушке рядом с ней. Я сидел и читал «Неоновый цирк». Заголовок на экране гласил: еще один плохой парень превратился в прах, «Злой Кен» совершил самоубийство в своей камере. Только он не повесился. Он взял контрабандное мыло — как оно попало к нему, было загадкой, потому что заключенные имеют доступ только к жидким моющим средствам — и запихнул его себе в глотку.
— Боже мой, — сказал я. — Какая ужасная смерть.
— Хорошо! — Она сжала пальцы в кулаки, подняла руки над головой, и потрясла ими. — Прекрасно!
Было кое-что, о чем я не хотел ее спрашивать. Номером один в списке было, переспала ли она со мной только для того, чтобы убедить меня убить какого-нибудь дублера ее насильника. И еще я хотел задать вопрос себе (и я это сделал): а попросит ли она сделать меня что-нибудь хорошее? Она, конечно же, могла дать прямой ответ, но я все равно не поверил бы ей. В такой ситуации наши отношения могли быть совершенно испорчены, и это, наверное, было бы чертовски плохо.
— Я не буду делать это снова, — сказал я.
— Ладно, я понимаю. (Она так не думала.)
— Так что можешь даже меня не уговаривать.
— Я не буду. (Она сделала это.)
— И ты никогда никому об этом не расскажешь.
— Я уже говорила, что не расскажу. (У нее уже была такая мысль.)
Я думаю, что часть меня уже знала, что этот разговор был бесполезной тратой времени, но я сказал «хорошо» и заткнулся…
— Майк, я не хочу торопить тебя, но у меня миллион дел, и…
— Не волнуйся, напарница. Я валю.
По правде говоря, мне самому хотелось убраться. Мне хотелось немного прогуляться и подумать о будущем.
Она схватила меня в дверях, и крепко поцеловала.
— Не обижайся.
— И не думал. — Я не знаю, чтобы произошло, если бы я остался.
— И не смей даже думать об уходе. Ты мне нужен. Я думаю, что Пенни не потянет Скажи гадость о мертвецах, но я прекрасно понимаю, тебе нужно отдохнуть от этого. Я думаю, может… Джорджина?’
— Может быть, — сказал я.
По моему мнению, Джорджина была худшей кандидатурой из всего персонала, но мне действительно было все равно. Все, что я хотел, так это никогда не читать некрологи, не говоря уже о том, чтобы их писать.
— Можешь идти и делать любые рецензии, какие захочешь. И уже нет Джеромы, чтобы сказать тебе «Нет», я права?
— Ты права.
Она встряхнула меня.
— И не повторяй за мной, как попугай. Прояви хоть немного энтузиазма. Старый «Неоновый цирк» откинул копыта. И скажи, что будешь рядом.
Она понизила голос.
— Мы можем устраивать наши личные совещания. Строго конфиденциальные.
Она увидела, что мой взгляд упал на передок ее халата, и, довольная, рассмеялась. Затем подтолкнула меня.
— А теперь уходи. Брысь отсюда.
Прошла неделя, а когда ты работаешь на такой сайт, как «Неоновый цирк», каждая неделя длится три месяца. Знаменитость напилась, знаменитость легла в реабилитационную клинику, знаменитость вышла из клиники и сразу же напилась, знаменитость арестовали, знаменитость вышла из лимузина без трусиков, знаменитость танцевала всю ночь напролет, знаменитость женилась, знаменитость развелась, знаменитости «взяли паузу друг от друга.» Одна звезда упала в бассейн и утонула. Джорджина написал на редкость несмешной некролог, и интернет запестрел твитами и электронными письмами с главным вопросом: «где Майк?». Но это был единичный случай, что меня очень порадовало.
Я не наведывался в квартиру Кэти, потому что она была слишком занята для ласк. На самом деле, Кэти вообще не было видно. Она «участвовала в конференциях», пару раз в Нью-Йорке и один раз в Чикаго. В ее отсутствие я исполнял обязанности. Меня никто не назначал и не выбирал на эту должность. Просто так получилось. К моей радости, все встало на свои места, когда Кэти вернулась.
Я не хотел проводить время в офисе Джеромы (это был дом с привидениями), но кроме мужского туалета, это было единственное место, где я мог проводить встречи со слетевшими с катушек сотрудниками в относительном уединении. А сотрудники всегда слетали с катушек. Интернет-издание — это все-таки издание, и любой издательский персонал страдал старомодными комплексами и неврозами. Джерома бы велела им убираться (и да! возьми «Yook»). Но я не мог так поступить. Когда я чувствовал, что сам слетаю с катушек, я напоминал себе, что скоро мое седалище вернется к парте у стены, и примется за едкие рецензии. Просто еще один пациент в сумасшедшем доме.
Единственное категорическое решение, принятое мной за это время касалось кресла Джеромы. Я абсолютно не мог держать мою задницу там, где была её, в тот момент, когда она подавилась леденцами. Я откатил его в обезьянник, и принес «свой» стул от парты напротив плаката с Благодарственной индейкой и подписью: пожалуйста, не гадь там, где ешь. Он был гораздо менее удобнее кресла, но, по крайней мере, в нем я не чувствовал себя её последователем. Кроме того, я старался много в нем не сидеть.
После обеда в пятницу в офис зашла Кэти, одетая в блестящее платье до колен, что было полной противоположностью ее обычным джинсам и топу. Ее волосы были строго уложены, словно она только что вышла из салона красоты. Как по мне, она выглядела… ну… вроде как более красивая версия Джеромы. Мне припомнился момент из «Скотного двора» Оруэлла, та его часть, когда лозунг: «четыре ноги — хорошо, две ноги — плохо» был заменен на «четыре ноги — хорошо, две — лучше».
Кэти собрала всех и объявила, что нас приобрела «Медиа Пирамида» из Чикаго, и нам поднимут зарплату — немного — но всем. Это дало повод для бурных аплодисментов. Когда они утихли, она добавила, что Джорджина Буковски возьмет на себя Скажи гадость о мертвецах, и что Майк Андерсон будет нашим новым kultcha kritic.
— Это значит, — сказала она, — что он расправит крылья и медленно полетит над местностью, обгаживая все подряд.
Еще более бурные аплодисменты. Я встал и поклонился, стараясь выглядеть дьявольски веселым. И это было так, правда, только наполовину. Я не чувствовал себя веселым со времени внезапной смерти Джеромы, но уж точно чувствовал себя как дьявол.
— Теперь, все за работу! Напишите что-то вечное! — Блестящие губы разошлись в улыбке. — Майк, я могу поговорить с тобой наедине?
