— А если бы ты сказала хоть слово, тебя понизили бы до выгуливания собак?
— Некоторые собаки очень милы.
— Ну, если ты настаиваешь на такой глупости, я просто обязан снова вскарабкаться на эту скалу, прыгнуть вниз и заставить эту штуку поймать меня в воздухе. Где была бы тогда твоя ценная работа?
— Пожалуйста, — прошептала она.
— Надо было взять ДЗЛ, — печально возразил он. — «Имей мы, кроме мира, время…»
— Возможно, я застенчива, — сказала Кокена на этот раз с каким-то воодушевлением, — но я не ваша…
Она лежала на листьях, волосы утопали в них. Атон лег рядок, опершись на локоть. Он ухватил прядь ее волос.
— Я слишком быстро избавился от условностей и, увы, оценил огромную мудрость выбора старших.
— Нет, — сказала она. — Тот позор давно забыт.
— Я искуплю его. Я обещаю жениться на дочери Четвертого…
— Нет!
Раковина закрылась.
Подъем стал теперь более неторопливым. По мере того, как они приближались к вершине, внизу разворачивалась величественная перспектива. Атон должен был признать, что чувствует себя лучше, чем когда бы то ни было. Бодрый вид и спокойная сила характера Кокены сочетались с красотой пейзажа, вновь превращая жизнь в достойное событие.
Ему было жалко, что они достигли вершины. Он, как и прежде, предпочел бы восхождение: не останавливаясь, не думая, не сталкиваясь со сложностями жизни по ту сторону горы, лишь вдыхать пахучий ветерок да слышать сухой хруст под ногами. Зловещая тень Злобы ненадолго уменьшилась. Насколько сильнее стало сейчас живое видение Кокены — безыскусно бойкая, она ни о чем не спрашивала, лишь короткие локоны подпрыгивали при ходьбе.
В порыве чувств Атон обнял ее. Она нахмурилась, но не скинула его руку. Последний отрезок до вершины они прошли вместе.
Атон ожидал какого-то особого вида, но открывшийся его взору пейзаж превзошел все ожидания. Гора оказалась не одиночной, а двойной: крупная расщелина разделяла ее половины, круто спускаясь на полкилометра и превращаясь в узкое ущелье между ними. Склоны с обеих сторон были почти отвесны. Он отошел на шаг с отвращением к своей тяге к пропасти.
— Когда-то, — сказала Кокена, тревожно удерживая равновесие у края, — здесь было поле и ручей…
— Ручей?
— Маленькая речка. А поле — это плоская местность.
— Больше не буду перебивать, — согласился он.
— Давным-давно из земли поднялась гора. Но ручей был старше и не потеснился. Он разрезал вздымавшуюся глыбу. Вскоре — через какую-нибудь пару геологических эпох — горе это надоело. Она стала подниматься быстрее, и река не смогла ее побороть. Река сдалась и, в конце концов, обогнула гору. И вот результат: русло на километр выше реки, а у горы два пика.
— Если б я был рекой, — сказал Атон, — я бы пробуравился сквозь эту выскочку.
— И пожалел бы об этом. Река пыталась это сделать, на берегу озера есть отверстие, ведущее в подножие горы. Но вода, входя с одной стороны, с другой не выходит. Так что большая часть реки отступила и держится подальше от этого места.
— Я ее не виню. Хорошо, что вовремя предупредила; ты уберегла меня от больших неприятностей.
Атон стоял позади нее, наблюдая, как ветер из расщелины откидывает назад ее волосы и теребит походную юбку.
— Песня исчезла, — сказал он.
Кокена медленно повернулась:
— Атон.
«Раковина раскрылась, — подумал он. — Лишь от прикосновения истинной любви».
Он неторопливо вынул хвею из своих волос и воткнул ей в прическу. Кокена радостно улыбалась, ее глаза сияли. Они стояли на расстоянии вытянутой руки, молча всматриваясь друг в друга и в хвею.
Потом она оказалась в его объятиях, всхлипнула у него на плече.
— Атон, Атон, обними меня. Ты — первый…
Он прижал ее к себе, испытывая чувство, которое наконец-то было естественным, а не злокачественным.
Она отступила на шаг, резко вырисовываясь на фоне утреннего неба. Она вся лучилась.
— Так ново, — сказала она. — Так прекрасно. Поцелуй меня, Атон, чтобы я поверила…
Он положил руки ей на плечи и медленно притянул к себе. Когда ее лицо приблизилось, перед ним будто бы проплыло облако. Мерцающее, тающее…
…И это было лицо миньонетки. Волосы цвета живого пламени обрамляли его, переплетаясь в змеином великолепии. Черно-зеленые глаза заглядывали в его глаза. Алые губы приоткрылись.
— Поцелуй меня, Атон…
— Нет! — закричал он. Его мечта о свободе лопнула. Он отгородился от призрака рукой, чтобы не видеть переменчивых глаз, и в ужасе оттолкнул его.
И остался стоять на горе один, окутанный мелодией…
ИНТЕРЛОГ
Любовь построила дворец
На гнили и дерьме.
Это не наш народ.
Вселенная в его понимании была чиста:
Яркие незапятнанные солнца отметали кружившуюся пыль,
Вечно скапливались туманности — пока одна из них
не лишалась милости.
Наша галактика больна:
Она гниет с ядра, разлагается на части, гноится
с отвратительным зловоньем,
Пораженная предельным ужасом:
Жизнью.
Из этого болота поднимается небывалая пародия на разум,
Посвящающий себя великому мору порядка,
Заражающий каждую частицу.
У него несколько личин, но нас интересует ближайшая:
Человек.
Это не наш народ.
Враг — человек.
Это зло должно быть вычеркнуто, галактика стерилизована.
