донесся все же голос — невнятный, сиплый голос Старшого.
— Я… не могу больше бороться, — сказал Старшой. Его рука с трудом опустилась в воду и вынула сверкающий топор. — Возьми… убей меня, если я пойду…
Атон взял топор. Он встал и еще раз пошел к оставшимся. Женщины опять зашаркали прочь, некоторые даже не увидев его, но механически двигаясь вместе с другими. И вновь ударил жар.
Он осознал, что жаром кто-то управляет. Когда он отошел к озеру, жар спал; когда направился к зомби, нахлынул. Приказ был ясным: оставь их.
Атон тоже ответил предельно ясно. Он сосредоточил разум на господствующем образе своей любви, недоступной миньонетке, и продолжил наступление. Свободной рукой он ударил ближайшую женщину; координации движений, необходимой для взмаха топором, у него не было. Та молча рухнула, как недавно мужчина. Напряжение от ходьбы так, вероятно, ослабляло зомби, что любой толчок был для них смертельным. Атон мог убивать одним ударом.
«Убивать?.. — подумал он. — Но это ведь те самые люди, с которыми я пережил самые ужасные приключения в своей жизни. Как я могу их убивать?»
Но он знал ответ, и разум убеждал его подорванную психику: «Убивать можно, эти существа больше не люди. Они отдали свой разум и волю Хтону, такому же коварному, как чудовищная гусеница, и смерть для них милосердна». Он понимал это рассудком и каким-то образом чувствовал душой: «В зомби не осталось личности. Убивать можно».
Невидимое нападение на Атона усилилось. Его дыхание прервалось, в глазах помутнело, но он боролся, наступал и почти вслепую бил снова и снова, то и дело соприкасаясь с твердой плотью. Вокруг него безмолвно падали женщины. Это была бойня: один удар означал одну смерть, а ударов было много.
Наконец давление на него усилилось настолько, что Атон упал. Не в силах подняться, он попытался перекатиться к воде. Но оттолкнулся слишком далеко. Он уступил — не одержимости, забвению.
Уступил…
— Твоя мечта тщетна, — казалось, говорил голос. — Миньонетка — запретна: лишь когда ты вдали от нее, твои чувства реальны. Ты не можешь свести полюса: они объединяются только в несчастье.
Он сосредоточился на сплошном зеленом, и появились листья и лепестки: цветок хвеи. Губы лепестков вновь заговорили:
— В твоей песне нет никакого волшебства. Лишь потому, что она прервана, она тебя очаровывает. Лишь потому, что твоя любовь не завершена, она продолжается.
— Нет!
Но каким-то образом это начало действовать, предопределение поднималось как прилив, легко смывая идеалистические замки из песка. Ибо хвея не лгала своему хозяину.
— Ты — не мой хозяин. Ты только...
Атон выбросил из сознания этот образ, боясь тех слов, которые он может сказать. Цветок заколебался и померк. Это оказалось свисавшее с потолка образование — расколотый кристаллический сталактит, похожий на чудовищную раковину.
Женщины неумелыми и неловкими движениями обмывали Атона в воде.
Атон отпрянул. «Они же зомби!»
Топор лежал на зоиле там, где Атон потерял сознание. Сам он не мог добраться до воды. Неужели он тоже зомби?
— Нет!
Атон вскочил, выбрался из воды, поковылял к оружию. Он хлопнул по топору рукой, словно опасаясь, что тот ускользнет. Теперь он вновь вооружен; он не зомби.
Женщины механически следовали за ним. Атон отошел, колеблясь после их доброго отношения к нему. Он уничтожал их, почему же они щадят его?
Кто-то коснулся его. Повернувшись, Атон увидел мужчину. Это был стоявший на берегу Старшой. Кожа у него была чистая. Глаза — пустые.
Атон знал, что нужно делать. Он поднял топор.
И тут же начался приступ. Сопротивляясь, он напряг разум и взмахнул потяжелевшим вдруг топором. Огромное лезвие, слишком тяжелое для него, с трудом поднялось над головой. Он медленно наклонил его вперед, направляя удар, пока притяжение не подхватило его и не обрушило вниз. Топор зацепил Старшого за череп, и тот упал, упал.
«Я вернул тебе свой долг и… прости».
Мощный приступ давил на него, как удушающее покрывало, но когда он, пошатываясь, отступил, тот вновь ослаб. Вокруг лежали мертвые женщины; только две, опекавшие его, были живы. Он мог убить и их…
И бродить по бесконечным пещерам Хтона в одиночку. Неужели все должно кончиться этим? А если и он превратится в зомби, кто тогда убьет его?
Так вот куда завела его любовь Злобы!
— Перемирие, — трескучий голос послышался из озера позади него. Он забыл о черноволосой женщине — последней из несломленных.
Она выходила из воды. Он был не один.
Она приближалась к нему, двигаясь угловатой походкой одержимой. Глаза смотрели прямо перед собой.
Последний из покоренных зомби шел к нему — легкая добыча для топора или кулака. Что это значит?
— Перемирие, — повторил зомби.
Женщина могла говорить. За полусмертью Миксы существовало мышление! Череп без скрещенных костей.
Теперь оно готово было вести переговоры.
18
Атон держал в руках топор, не желая совершать действия, которое оставило бы его в пещерах в полном одиночестве. Мышление, даже враждебное, было более приятным противником, чем одиночество.
— Перемирие, — согласился он.
Зомби-женщина безразлично остановилась перед ним.
— Не убивай, — сказала она.
Хозяин зомби хотел спасти оставшихся покоренных! Он предлагал сделку. Разум Атона исследовал возможности.
— Кто ты? — спросил он, не столько из любопытства, сколько чтобы выиграть время для размышлений. Мог ли он сыграть на этом и добыть себе свободу?
Глаза женщины моргнули. Она отошла, не сводя их с топора.
— Что случилось? — жалобно спросила она. — Почему ты…
Она сбросила одержимость?
— Ты не помнишь?
Она увидела двух застывших зомби.
— Я… я проиграла? — произнесла она нерешительно. — Я погибла. Вся боль и ужас исчезли… но не совсем. Я не совсем… — она замолчала, показывая на других.
Неполное превращение? Что-то здесь не так. Чьим посредником она сейчас служит?
Женщина выпрямилась, вновь цепенея:
— Я — Хтон.
Хтон — на сей раз имя, а не место. Разум Миксы.
Хтон научился умеренности. Абсолютные зомби для него бесполезны, ибо они теряют способность
