— Где твои офицеры?
— Отдыхают. Есть какое-нибудь задание?
— Будет утром. Сегодня сообщил Мюрат, что вся русская армия стоит в Голлабруне. Конечно, он ошибся, но там кто-то есть. Я дал ему приказ срочно атаковать русских. Но до сих пор нет доклада о победе. Видно, что-то не заладилось у него. Подозреваю, что отряд, с которым он не может справиться, тоже возглавляет Багратион.
— Он не успел бы. Слишком длинный путь от Кремса до Цнайма, а потом еще и до Голлабруна. Это какие-то передовые дивизии армии, идущей из России.
— Нет. Из Ольмюца русские не выходили. Кутузов сейчас туда торопится. А отряд он отправил прикрыть отход. Напрямую через горы.
Наполеон не ошибся, отряд действительно пришел через горы, и командовал им Багратион. Может, потому, что он редко ошибался, Европа, создавая коалицию за коалицией, терпела нескончаемую череду поражений? Но, видимо, императору было бы очень неприятно узнать, что удар в тыл Мортье нанес не Багратион, а неизвестный ему генерал-лейтенант Дмитрий Сергеевич Дохтуров, который впервые участвовал в деле против французов.
— Завтра ты отправишься к Мюрату, передашь письменный приказ создать тебе необходимые условия. Требуй все, что понадобится. Помни, ты окажешь Франции величайшую услугу, если Багратион больше не станет участвовать в кампании.
— Я понял, ваше величество.
— У тебя еще есть дальнобойный штуцер?
— Да, последний.
— Этого достаточно пока. А с завтрашнего дня ты уже не будешь моим адъютантом. Да, я помню, что сам тебя назначил, когда перевел сюда. Но в адъютантах ты слишком уж на виду. Мне этого не хотелось бы. Получишь назначение командовать гвардейской императорской ротой снабжения. Специального секретного снабжения! — Бонапарт с нажимом произнес последние слова. — После этого у тебя не будет проблем с доставкой и хранением оружия и приспособлений. Как вернешься — сразу займешься формированием роты и пополнением запасов оружия. Хотя… я еще подумаю. Может, тебя следует спрятать еще дальше. Ладно! Иди спать, завтра у тебя нелегкий день.
Снег, разгоняемый ветром, летел с перевала, и словно не снег это был вовсе, а какой-то сказочный поток жестких белых колючек, несущихся вдоль земли. Внизу шел дождь, вымочивший отряд насквозь. Темноглазый юноша ничем не выделяющегося роста — Николай Данилов, корнет, коих в российской армии можно насчитать не одну тысячу, закутывался в мокрый плащ, стараясь хоть немного защититься от ледяного пронизывающего ветра, пытающегося, кажется, заморозить саму душу.
У перевала Николай спешился, конь не мог везти седока. Даже хорошо подкованные лошади скользили по крутой мокрой траве, покрытой тонким снежным покрывалом. Прямо перед Даниловым шла батарея конной артиллерии, и солдаты помогали лошадям затаскивать на перевал орудия и повозки с зарядными ящиками.
«Как же тяжело им сейчас!», — подумал Николай, с трудом различая в ночной мгле за завесой снега человеческие фигуры. Он хотел помочь, подставить плечо под упрямую, не желающую ползти вверх повозку, но побоялся отпустить повод лошади и только уперся ладонью левой руки в свободное место на задней жерди, по-прежнему держа узду правой. Но стоило только надавить всем весом, как ноги соскользнули, и Николай упал на колено.
— Ваше благородие, — темный силуэт стоящего рядом канонира терялся в снежном круговороте, — идите, мы уж сами. Оно-то тяжело с непривычки орудию таскать. Идите, идите тут недалече ужо.
На перевале ветер усилился. Почему-то подумалось, что если бы такой ветер дул когда-нибудь в имении под Дорогобужем, то старые дубы и сосны в лесу просто бы вырвало с корнем. Николай медленно продвигался по широкой седловине перевала, пригнувшись к земле. В руке он по-прежнему держал повод лошади, которая, подражая хозяину, также пробиралась вперед, низко опустив туловище.
Сразу за перевалом все стихло. Это было удивительно. Только что валящий с ног ветер свистел в ушах и вдруг тишина, прерываемая всхрапыванием лошади да негромким звоном металла впереди. Корнет взобрался на коня. Снег по-прежнему шел, но уже не колючий, а мягкий, пушистый, какой-то медлительный, тихо оседающий на землю.
Длинная ноябрьская ночь не собиралась сдаваться, но почему-то чувствовалось, что она уже на исходе, что до рассвета осталось не больше двух часов. Организм, бешено боровшийся с холодом там, на перевале, восполняя уносимое ветром тепло, продолжал работать в том же режиме. Николай согрелся, а щеки, которым досталось больше всего, даже немного горели. Мерный ритм покачивающегося седла клонил в сон. Но стоило Данилову лишь закрыть глаза, как сразу начинал сниться позавчерашний бой. Тот самый, в котором русские одержали убедительную победу, но ставший для корнета чуть ли не символом личного позора.
Милорадович по приказу Кутузова выдвинулся навстречу Мортье, весело и бесшабашно идущего в атаку. Дохтуров со своим отрядом пошел в обход, через горы. Показывать дорогу вызвался австрийский генерал-квартирмейстер Шмит. Видимо, решил, что на родине заблудиться невозможно. В результате отряд застрял в густом лесу, непроходимом для лошадей и артиллерии. Дохтуров, слыша звук боя внизу у Дуная, принял решение оставить артиллерию и кавалерию, с одной пехотой пролез через бурелом и зашел в тыл к французам.
Штыковой атакой русские полки, катящиеся с гор, вышибли французов из городка на берегу, названия которого Николай даже не запомнил. Потому, что перед самой атакой произошло такое ужасное событие, при одном воспоминании о котором становились горько и обидно.
Бросив коня в лесу на попечение эстандарт-юнкера, Данилов устремился вслед за уходящей пехотой. Он успел вовремя — полки как раз строились в колонны. Дохтуров отдавал последние указания.
— Вас, господин генерал, — сказал он, обращаясь к Шмиту, — прошу занять позицию на наблюдательном пункте.
Генерал-лейтенант указал на высокий холм, взметнувшийся над долиной.
— Оттуда вам будет отлично видно поле боя. Стройте в колонны всех отставших и направляйте следом. А вы, корнет, — Николай вдруг увидел, что Дохтуров смотрит прямо на него, — останетесь при генерале.
С холма действительно открывался прекрасный вид. Далеко на востоке шла перестрелка между передовыми отрядами Мортье и Милорадовича. Еще дальше были видны колонны подходящих русских войск. Внизу, прямо под ногами, французы, выбитые из деревни, отступали под ударами русских полков. Ловушка захлопнулась. Дохтуров уже приступил к организации обороны, понимая, что Мортье некуда деваться, кроме как атаковать его отряд. Артиллеристы, пришедшие вместе с пехотой в пешем строю, готовили позицию для трех пушек, отбитых у врага.
Николай стоял на наблюдательном пункте и кусал губы, чтобы не расплакаться. Это был его бой, первый настоящий бой, а не какой-нибудь выдуманный или учебный. Как радовался он, выпускник Пажеского корпуса, добившись назначения в Московский драгунский полк! Все уже знали, что тот отправится в Австрию в составе корпуса Кутузова.
Офицерская служба Данилова началась месячным маршем по пыльным дорогам Силезии и Моравии. Потом пришли вести о поражении австрийцев под Ульмом, вступивших в сражение с Наполеоном, не дождавшись подхода войск Кутузова. И началось отступление. Две недели корпус шел усиленным маршем, пытаясь оторваться от преследующей французской армии. Арьергардом командовал Багратион, которому и пришлось принять участие во всех схватках, сдерживающих французов, а колонна под командованием Дохтурова шла в авангарде. Каково? Авангард отступающей армии. За полтора месяца службы на войне корнет Николай Данилов не принял участие ни в одной, даже самой незначительной, стычке с врагом. И вот теперь, когда участие в настоящем деле становилось реальным, его вдруг отправили на наблюдательный пункт.
Французы, оказавшись в мешке и осознав ужас своего положения, сразу же прекратили давление на войска Милорадовича. Но теперь уже он сам, укрепившись подошедшими полками, начал методично выдавливать противника к деревне, занятой отрядом Дохтурова. Мортье отдал приказ драгунам разорвать кольцо окружения.
