– Деда, а деда, ты куда?
Скособочив голову, старик пригляделся к Андрюшке:
– Ты чей пострел?
– Я-то? Вавилов. Ты что, не узнаешь меня, деда?
– Ишь, как хлестко режешь! Чей будешь, говорю?
– Дак Вавилов, дедюа.
– Хо! Вавилов! Разве я знаю всех? У меня, пострел, одних сынов было девятеро, да дочерей семеро, да трех старух пережил, ядрена-зелена! А от них сколь народу пошло, соображаешь? Вот и спрашиваю: от чьего отводка этакий побег отделен? От Никиты аль Катерины?
– Я Степана Егоровича.
– Степанов? Ишь ты!
Андреян Пахомович помолчал минуту.
– Что Степан не зайдет ко мне? Возгордился?
– Да ведь он сейчас в Берлине…
– Ишь ты! В Берлине? Вот оно как обернулась война с Гитлером! Славно. В Берлине? Экая даль! В чужой державе, значит.
И невозмутимый прадед торжественно подался дальше.
Потом Андрюшка долго стоял на крутом берегу Малтата. Синь-тайга распахнулась от горизонта до горизонта. Снег местами еще не сошел, но уже заманчиво оголились сохатиные тропы. Скоро мать возьмет Андрюшку с собой в тайгу.
Подул легкий ветерок. К Андрюшке подбежала Нюрка Вихрова. У Нюрки – большие синие глаза и смуглая, обожженная солнцем кожа. Нос у ней немножко горбатый, как у деда Вихрова.
– Ой, кого я сейчас видела! Угадай!
– Чо мне угадывать. Сама скажешь.
– А вот не скажу!
– Ну и не говори. Важность.
– Самого Демида Боровикова! В кожаной тужурке и в хромовых сапогах. В клуб прошел с баяном. Играть будет. Вот! Пойдем послушаем, а?
– Плевать мне на твоего Демида-дезертира, – рассердился Андрюшка.
– И вовсе он не дезертир! В плену у Гитлера был, вот что. Говорят, у фашистов были такие лагеря, что всех пленных убивали или в печах сжигали. Отец рассказывал.
– Кого убивали, а Боровик вышел живой. Может, фашистам продался! Погоди еще, узнают, – угрожающе процедил Андрюшка и плюнул под яр.
Нюрка примолкла, не понимая, почему Андрюшка сегодня такой злой.
– Ой, звездочка упала! Чур моя, – хлопнула она в ладоши, наблюдая, как над тайгою огненным хвостиком мелькнула и угасла упавшая звездочка. Оба задрали головы вверх, раскрыв рты, похожие на едва оперившихся птенцов тайги.
В клубе заиграл баян. Нюрка встрепенулась, как ласточка, готовая вспорхнуть и улететь.
– Ой, Демид заиграл! Пойдем, а?
Андрюшка пошел прочь от Нюрки и от клуба, только бы не слышать, как наигрывает на своем баяне Демид.
Но тут он увидел мать. Она стояла с высоким Матвеем Вавиловым возле крыльца клуба. Андрюшка хотел было шибануть камнем в окно клуба, но сдержался. «Погоди, я еще с ним столкнусь! Я ему покажу, ухажеру проклятому!» – бурчал себе под нос Андрюшка, придумывая, как бы позвать мать, чтобы она не торчала возле клуба. Ничего не придумал. Пришел домой и сказал бабушке, Анфисе Семеновне, что в клубе сейчас играет на баяне Демид и мать там же.
– Ты бы ее позвал домой!
– Как же, позовешь!
Анфиса Семеновна сама пошла в клуб за Агнией…
XI
Агния сидела за столом, как на железных шипах: в контору пришел Демид!..
Матвей Вавилов возвестил всем, что Демид явился к Двоеглазову с заявлением и что именно он, Демид Боровиков, будет работать с Матвеем в девятом поисковом отряде.
Девчонки за коллекторскими столами шушукались. Агния слышала, как веснушчатая Лиза Ковшова шептала толстушке Эмме Теллер, что Демид совершенно необыкновенный парень, хотя и седой.
– Один глаз, а все видит! А как он играет на баяне, если бы ты слышала, Эммочка. Я так плясала Первого мая, что каблуки у туфлей отлетели. А он подошел ко мне и говорит: «Каблуки – не пятки, починить можно».
Секретарша Двоеглазова, пожилая, бывшая учительница, Елена Петровна, прервала шушуканье девчонок:
– Олег Александрович просит всех в кабинет. Агния Аркадьевна, захватите документы седьмого и девятого отрядов за прошлый год.
Лиза и Эмма погляделись в зеркальце, подчепури-лись и, сорвавшись со стульев, помчались из коллекторской.
Агния открыла одну папку, достала другую, третью и, перелистывая бумаги, никак не могла сообразить, что ищет. Ах, да! Маршрутные листы и документы. Но какие? Девятого отряда и пятого, что ли? Матюшин руководил девятым… Надо собрать все свои силы, чтобы вот так просто, обыкновенно, на виду у всех встретиться с Демидом.
Секретарша еще раз напомнила и помогла Агнии собрать документы.
«Я даже не успела прибрать волосы, – подумала Агния, когда секретарша открыла дверь комнаты начальника партии. – И лицо у меня, наверное, дикое!»
И сразу увидела Демида, отдохнувшего, помолодевшего. Голова белая, а на лице бурый загар и ни единой морщинки. Совсем парень!
– Начнем с девятого отряда, – подтолкнул голос Двоеглазова, и Агния положила на стол начальника папку с документами седьмого отряда.
– Я же говорю: с девятого!
Присела на стул возле стола, боком к Демиду, внимательно слушала Матюшина, Матвея Вавилова, Двоеглазова и решительно ничего не понимала: о чем они говорят?
– Если будут геофизики – другое дело. Геолог с молотком не прощупает землю на сто метров, – гундосит Матюшин, страдающий постоянным насморком.
Но вот раздался голос Демида:
– В марте тридцать седьмого года на Лешачьем хребте, помню, геологи подняли образцы марганцевой руды. Я тогда работал в леспромхозе. Может, там крупное месторождение?
– Случайная находка – еще не месторождение. Посмотрим, что нам даст Жулдетский хребет. Важно разведать и знать наверняка.
Двоеглазов говорил долго, и Агния успела успокоиться. Теперь ей придется часто встречаться с Демидом, и надо привыкнуть к нему сразу, с первого дня.
Совещание геологов прервал незнакомый человек. Борода черная с проседью, вьющаяся, как у цыгана, и взгляд какой-то диковатый. Видать, из староверов. Он ввалился без разрешения в комнату и остановился у порога.
– Геологи тут? – спросил, снимая зимнюю шапку. – Мне надо бы начальника.
Двоеглазов назвал себя.
Старик присмотрелся, хмыкнул себе в бороду, усомнился:
– А не врешь? Тут есть постарше тебя, гляжу.
– У нас совещание, дед, – усмехнулся Двоеглазов, догадываясь, что старик нашел какой-нибудь блестящий камушек медной обманки и выдаст его за кусок золота. – Если у вас какая находка – выкладывайте. Или ждите до вечера.
Бородатый тяжело вздохнул.
– Мои жданы кошки съели, сынок. Вечером меня с собаками не сыщешь. А поговорить мне надо с начальником с глазу на глаз. Потому: дело сурьезное.
– Вы же видите: у меня народ.
– Вижу, парень. Накурили-то – не продохнуть. Вот и сделайте перерыв на десять минут, чтоб проветрить избу. Тут я и поговорю с тобой.
Матвей Вавилов поддержал столь полезное предложение, и совещание прервали. Когда все вышли из кабинета, бородатый сказал Двоеглазову, чтобы он открыл форточку для проветривания, а дверь кабинета закрыл бы наглухо.
– Теперь слушай, начальник. Письменности никакой не будет. Знаю я смертное место – открою для власти. У Двоеглазова белесые брови поползли на лоб:
– Как понимать «смертное»?
– Такое место, где не одного человека ухрястали. Смыслишь? Тогда слушай да не перебивай. Про Жулдетский хребет слыхивал, начальник?
– Ну и что же?
– С того хребта по рассохам вытекают три речки: Кипрейная, Жулдет и Талгат. Через хребет перевалишь – прииск. Кумекай. Вхолостую работают там, можно сказать. Золото лежит на Кипрейской рассохе. Много! На целый прииск хватит. На том месте Ухоздвигов, который был золотопромышленником, прииск хотел ставить. Революция помешала. Место глухое, дикое, а золота много. Прорва! Если лето поработать с лотком – всю жизнь можно на боковой отлеживаться. Как было на руднике «Коммунар», знаешь? Рудник задохся. Геологов – тьма-тьмущая, а золота нет. Тогда пришел к начальнику человек и сказал: «Дайте поработать мне на себя месяц – место открою». И что ты думаешь? Под носом у геологов взял полтора пуда золота! Хэ-хэ! Так-то, начальник.
