И то, что должно было закончиться уколом в руку и постепенным ослаблением оной от потери крови и размахивания куском металла, я имею в виду, если бы удар был нанесен шпагой, в данном конкретном случае завершилось отрубленным запястьем. Эспадрон, вместе с сжимавшей его ладонью, естественно, упал на траву, а я погрузил свой меч в грудь Хесуса. Для человека этого было бы более, чем достаточно, для вампира же — болезненно, но не смертельно.
Хесус широко раскрыл глаза, потом схватился руками за лезвие моего меча и начал тянуть его на себя, насаживая таким образом себя на вертел. Это грозило тем, что я окажусь в опасной близости от его рук, а мое оружие будет зажато в кровавой пародии на ножны. Кровь капала с оставшейся ладони Хесуса. Кровь лилась из обрубка его правой руки, которым он прижимал лезвие моего меча.
Я дернул эфес на себя, но хватка монаха была железной. К тому же, мрачно подумал я, с моим-то везением, меч вполне мог застрять у него между ребер.
Хесус открыл рот, из него тоже капала кровь, темная, почти черная кровь нежити. Внезапно, он отпустил меч и меня качнуло назад. Я отступил на полшага, восстанавливая потерянное равновесие, а он выхватил из-под плаща, безразмерные у них эти плащи, что ли, столько всего под ними таскают, очередной осиновый кол и попытался меня загарпунить. Я уклонился, одной рукой все еще пытаясь выдернуть меч. По инерции его бросило вперед, связующий нас меч изменил направление и Хесус навалился на меня, всаживая осину мне чуть выше поясницы.
Я взвыл от боли, но она придала мне сил и я сумел выдернуть-таки меч. Следующим выпадом я перерубил его веточку пополам, а потом приставил меч к шее.
— Имеешь сказать что-нибудь напоследок? — осведомился я.
— Будь ты проклят! — глаза его безумно сверкнули. В них не было страха смерти, как не было и чувства избавления от кошмара его жизни или благодарности за то, что я отправляю его на встречу с Создателем. В них была только безумная ярость от осознания того факта, что он проиграл.
— Я и так проклят, — сообщил ему я и снес голову ударом, которому мог бы позавидовать любой средневековый палач. Тем более, средневековый палач, истекающий кровью.
Никаких вспышек, звуков, криков, сопровождаемых битьем окон, проезжающих мимо машин и левитацией тела победителя место не имело. Труп просто рухнул на землю, как мешок с картошкой, сброшенный с усталого плеча крестьянина, секундой позже и тремя метрами левее закон Ньютона подтвердила и голова. Третьим предметом, доказавшим незыблемость законов гравитации, был мой меч.
Качаясь от слабости и морщась от боли, я доковылял до последнего оставшегося в живых ватиканского боевика. Тот уже пришел в себя после удара моего пистолета, и, судя по изумленному выражению лица, пришел в себя уже довольно давно. Не знаю, слышал ли он весь наш разговор, но завершающую часть схватки все же уловил.
— Вот так-то, — сказал я, усаживаясь рядом с ним на корточки.
— Он… — пробормотал парень и осекся, оставив вопрос висеть в воздухе.
— Да, — сказал я.
— Тогда… понятно, — и я был рад за него, что хоть что-то в итоге этого стало ему понятно. Не знаю, о чем он говорил, но мой ответ пролил свет на какие-то его подозрения. Наверное, что-то он чувствовал, работая под началом вампира. — Ты меня убьешь?
— Вряд ли, — сказал я. — Слишком устал, да к тому же не вижу смысла. Я не испытываю к тебе зла. Тебя просто использовали, как пешку, в чужой игре.
— Как всегда, — констатировал он. Все-таки он военный.
— Где Ольга? — спросил я, и в тот же миг его лицо переменилось. В нем была боль от допущенной ошибки и опасение, что я не сдержу своего слова.
— Нукзар… ударил слишком сильно.
Эпилог
Идет охота на волков, идет охота!
На серых хищников матерых, и щенков!
Кричат загонщики и лают псы до рвоты,
Кровь на снегу и пятна красные флажков!
Я все же не убил его, хотя только теперь понял что означало его обещание не убивать Ольгу, в случае, если я сдамся. Он и не мог ее убить, к тому моменту она была уже мертва, а только вампиры умирают дважды.
Все для меня стало ясно. Посудите сами, ну не мог же Хесус ткнуть в мою сторону своим указующим перстом и завопить: «Вот вампир! Хватайте его!». Это слишком походило бы на охоту на ведьм, темные века, происки инквизиции и всякое мракобесие. К тому же, надо было как-то оправдаться перед своим ватиканским начальством, вряд ли поощряющим телепатический дар вампира у своих сотрудников. Поэтому, обнаружив меня в Москве Хесус заказал меня Тенгизу, в расчете на то, что если братва с вампиром и не справится, то шуму поднимет изрядно, дабы кто-то из команды «отца Доминика», аккуратно и незаметно направляемый в нужное русло, привлек общее внимание к инциденту. Этакая настольная стратегия в миниатюре. Одиночный киллер, не добившийся успеха, вторая попытка, также неудачная, давление на Тенгиза, передающееся на Эдика и отчаянность третьего хода. А после третьего хода шума было уже более, чем достаточно, чтобы с чувством глубокого морального удовлетворения пустить меня в расход.
Я просто остался сидеть рядом с последним уцелевшим боевиком. Сил, чтобы идти куда-то, что-то делать, начинать жизнь сначала в другом городе, в другой стране, быть может, на другом континенте, в месте, где никто меня не знает, уже не было.
А потом была милиция и был ОМОН. Десяток бравых парней с черными масками на лицах набросился на нас с дубинками и прикладами своих «калашей». Моему спутнику посчастливилось потерять сознание, я же помню все, до последнего, удары, принятые моими ребрами. На нас надели наручники и засунули в автобус.
Спутника своего я потом больше не видел. Надеюсь, что ему удалось как-то выкрутиться. По крайней мере, официальной версией случившегося, заявленной средствам массовой информации, была очередная банальная разборка тривиальных местных пацанов. Об арбалетах, осиновых колах и серебряных пулях нигде не было ни слова. О мечах, впрочем, тоже.
Меня держали в наручниках и допрашивали до вечера, сопровождая каждый вопрос ударами шлангов, залитых свинцом. Я ничего не говорил до тех пор, пока не стемнело. Потом я попросил их отпустить меня, предупредив, что в противном случае ситуация для них может крайне усложниться. Ответом мне послужили взрывы хохота не принявших меня всерьез людей. Это одна из самых больших ошибок моих врагов — не использовать для спасения жизни тех шансов, что я готов им предоставить.
Вышеупомянутые взрывы хохота сменились криками ужаса, когда я трансформировал свои конечности и наручники сами свалились с меня на пол.
Потом я получил моральное удовлетворение, убив их всех, плавно перетекшее в удовлетворение физическое, связанное с насыщением бессмертной жажды.
Когда охрана в коридоре просекла, что в комнате для допросов твориться что-то неладное, ибо кричать было положено только мне, но никак не следователям, меня допрашивавшим, а тишина — вещь в таком месте вообще недопустимая, кто-то начал ломиться в дверь. Я поборол искушение остаться здесь и продолжить веселье, обернулся нетопырем и вылетел в окно, протиснувшись между прутьями решетки. Холодный воздух ночи придал мне бодрости, только что состоявшийся ужин — добавил сил. Снова захотелось жить, какой бы она ни была, эта жизнь. В сущности, у рожденного вампиром никогда не было выбора.
Так я и растворился в ночи, бессмертный и проклятый.
Проклятый навсегда.
г. Балашиха. Май — август 2001 года.
