Вбить осиновый кол в грудь вампира, коли вампир не спит, дело более, нежели просто сложное, и под силу только Ван Хельсингу или кому-то из его ближайших сподвижников. Серебром же меня убить нельзя, но можно нанести тяжелые раны, которые отвлекли бы меня от мыслей об охоте и спасли бы жизнь этого недостойного субъекта. Но с фольклором он был незнаком, а даже если бы и знаком, то в большинстве случаев фольклор ничем не мог бы ему помочь. Потому что в большинстве случаев фольклор лжет.
— Даже если бы он выбрал правильно, — сказала Ольга. — Даже если бы вместо кинжала у него был двуручный меч, разве это могло бы ему помочь справиться с тобой? Какие у него были шансы против тебя? Против бессмертного?
— Даже сопливый новичок способен выйти на поединок против отъявленного бретера и уложить его случайной пулей, — сказал я. — Ты же не станешь отрицать, что такой возможности не существует? Так и я не говорю, что наши шансы были равны, но хоть какой-то шанс у него же был, не так ли?
— Какой? Один из миллиона?
— Но все же это шанс, — сказал я.
— И твоя совесть чиста, потому что ты соблюдаешь собой же придуманный дуэльный кодекс?
— Я — вампир, — напомнил я. — Еще не факт, что у меня должна быть совесть.
— Да, к сожалению, — вздохнул она. — Я все время пытаюсь к тебе подойти со своей человеческой меркой… Ты знаешь, кто тебя заказал?
— Понятия не имею. Мне казалось, что антикварный бизнес — дело довольно-таки спокойное. Ну, понимаешь, кто-нибудь хоть когда-то слышал о разборке антикваров?
— Я не слышала. На тебя никто не наезжал?
— Если и наезжали, то мне об этом неизвестно.
— Ни у кого ценности на аукционе не перехватывал?
— Ольга, антиквары — это не олигархи. Вряд ли они нанимают киллеров из-за стульев екатерининской эпохи.
— Но кто-то же его нанял, так?
— Ага, — согласился я.
— И если дело не в бизнесе, может быть, дело в тебе самом?
— Исключено, — сказал я. — Если бы он все обо мне знал, ни за что не выбрал бы в качестве оружия пистолет.
— Его могли не посвящать в подробности.
— Тогда у него тем более не было ни единого шанса, — сказал я. — Деньги на ветер. Он лажанулся, а стрелков нанимают не для того, чтобы они лажались.
— А может, тебя хотели предупредить? Знаешь, что-то вроде объявления войны…
— Дохлая рыба и палочки, вымазанные человеческой кровью? Я вижу, «Крестный отец» сильно на тебя повлиял.
— Я серьезно! Возможно, что кто-то хочет тебе отомстить!
— Я тоже серьезно. Кроме того, о вендетте я знаю больше тебя. Месть — это блюдо, которое следует подавать холодным.
Я испанец по происхождению, граф по титулу и истинный вампир по сущности. Чтобы сделать меня вампиром, меня не нужно было кусать, я вампиром родился. Вампирами родились мои папа и мама. Возможно, что их родители тоже были вампирами, но мои познания нашего генеалогического древа не простираются так далеко. Точнее, если быть абсолютно корректным, я могу перечислить двенадцать поколений моих предков вплоть до короля Испании Карлоса Второго, но подтвержденной информации, что все они были вампирами, у меня нет.
Рожденный вампир имеет огромное преимущество перед вампиром сотворенным. Чтобы вам было более понятно, приведу сравнение. Это все равно что убитая «копейка» семьдесят четвертого года выпуска и новехонький шестисотый «мерседес». Или, теперь правильнее говорить, «даймлер-крайслер»? Даже после нескольких веков практики и тренировок, а как правило, сотворенные вампиры не часто отличаются столь долгими сроками жизни, творение не может сравниться с создателем. Конечно, я не хочу сказать, что вампирами не становятся, это выглядело бы глупо, нелепо и шло бы вразрез с общепринятой точкой зрения, но истинными вампирами все-таки рождаются.
В канун моего двенадцатилетия отец позвал меня с собой на охоту, и там, в тиши нашего охотничьего домика, оставшись со мной один на один, рассказал мне о моей истинной сущности. Конечно, любой из современных психиатров скажет вам, что для двенадцатилетнего ребенка такое известие должно было послужить шоком и наградить глубокой эмоциональной травмой на всю оставшуюся жизнь, сколь бы долгой та ни была, а моя жизнь была очень долгой, но, примите во внимание тот факт, что я был дворянином. Меня с самого младенчества воспитывали с мыслью о собственном превосходстве, о том, что я не такой, как все, и что жизнь дворянина может быть сурова, но должна быть достойна, и поскольку мой род присягал на верность самому королю, тот в любой момент мог потребовать любой жертвы от своего вассала.
Так что, может быть, это и было шоком, но не таким уж тяжелым. А потом отец рассказал мне о преимуществах моего положения.
Бессмертие! Кто из вас отказался бы от него, тем более, в глубоком детстве, когда наибольший шок ты испытываешь от сообщения родителей, что лишен этого блага. Организм, неподдающийся болезням, защищенный от любых вирусов и инфекций! Огромная сила, скорость, сверхчеловеческая мощь! Не зря мой отец слыл самым опасным клинком Короны! Возможность контролировать сознания людей! Возможность управлять телами мелких животных! И многое, многое другое.
И все это в обмен на несколько убийств, для которых можно подобрать людей, излишне отягощающих земную поверхность. Всего и делов-то: не ввязываться ни в какие заговоры против Короны, ибо единственное, что могло лишить меня всех моих способностей, вкупе с жизнью, это смертная казнь через отсечение головы, положенная уличенному в измене аристократу. А уж вероятность получить в грудь осиновым колом в те времена для дворянина была ничтожно мала.
— О чем ты думаешь? — голос Ольги оторвал меня от воспоминаний безоблачного, ну, пусть, почти безоблачного, детства.
— Твоя идея о мести мне нравится, — сказал я. — Хотя, точнее, не нравится. Но она заслуживает права на жизнь.
— Конечно, — сказала она. — За свою жизнь ты должен был нажить чертову уйму врагов.
— Да я не о том, — сказал я. Большая часть моих врагов уже в могиле, часть из них отправил туда я сам, другие сошли в нее сами, с течением естественного хода времени. — Я вот думаю, возможно, действительно завелся какой-нибудь эксцентричный антиквар? Или недовольный клиент?
Поскольку в настоящее время в этой стране клиентами антикваров были по большей части если уж не сами бандиты, то люди, с криминальным миром напрямую связанные, гипотеза казалась наиболее вероятной. Конечно, были у меня недоброжелатели и из общества долгоживущих, но к услугам банального киллера они вряд ли стали прибегать. А если бы и прибегли, то наняли бы целую бригаду и снабдили бы ее соответствующими инструкциями и инструментами. Расслабился я что-то в последнее время, распустился, раз уж смертные ко мне убийц начали подсылать.
Лет через пять после того памятного разговора в отцовском охотничьем домике фигура моего родителя привлекла повышенное внимание двора. Внимание объяснялось тем фактом, что несмотря на шестьдесят восемь лет официального возраста, выглядел он, как тридцатилетний мужчина и обладал силой пятерых профессиональных кузнецов, находящихся в самом расцвете. Проявилась она в результате какой-то глупой случайной дуэли, от которой отец не успел вовремя увернуться, и среди знати пошли нехорошие разговоры. Конечно, сжечь истинного вампира — дело довольно-таки проблематичное, но и удовольствия от костра инквизиции никакого не получаешь, и, не желая бросать пятно на честь семьи, он симулировал собственную смерть, отрастил бороду и длинные волосы, и теперь присутствовал в моей жизни под личиной какого-то дальнего родственника из провинции, которого никто толком не знал. Что касается моей матери… Что ж, женщинам маскироваться всегда проще. Благодаря косметике и искусству портного за молодых сходят и шестидесятипятилетние старушенции, так что вид очаровательной прелестницы при дворе подозрений ни у кого не вызывал. К тому же, всем известно, что даже смертные женщины изо всех сил стремятся скрыть свой настоящий возраст.
