— Да в общем нет, — честно ответила Маша. — Но это как бы и неважно… — призналась она и сама поразилась своим словам.
Вернее, тому, что значил для нее этот мужчина. Рита Макарова задумчиво разглядывала подругу, а потом спросила:
— Ты хоть понимаешь, дурочка, что, может быть, действительно в него влюбилась?
— Увы, — обреченно вздохнула Маша. — Ах если бы я встретилась с Волком хотя бы на два года пораньше! — вырвалось у нее.
— Да ты бы просто не осмелилась на него взглянуть! — проговорила Рита, немного помолчав. — Ты бы бежала от него, зажмурив глаза от страха, словно он не мужик, а и впрямь настоящий волк. Ты ведь во многих отношениях была еще ребенком, а с ним может совладать только взрослая женщина.
— Я уже была женщиной! — запротестовала Маша. — Я даже едва не стала матерью…
— Дело не в этом, киска, — ласково улыбнулась подруга. — Стать женой и матерью ты, конечно, уже была способна… Но он, пожалуй, ищет в женщине нечто большее. Да и сам способен на большее, чем существовать в этой жизни в качестве отца и мужа. Он — мужчина, который требует от женщины очень многого и к которому обычные мерки не подходят. Разве я не права?
— Ты всегда права, — тихо сказала Маша. — Он как раз такой мужчина.
— Я это сразу почувствовала. Впрочем, и ты теперь стала совершенно такой женщиной.
— Ты хочешь сказать, что теперь я не боюсь любить по-настоящему?
— Вот-вот. А главное, полюбив по-настоящему такого мужчину, ты так просто его не бросишь.
— Как просто?
— Как Бориса.
— На то были причины, — сказала Маша и немного покраснела. — Изменились обстоятельства…
— Знаю, знаю! — улыбнулась подруга. — После того, как тебя избрали лучшей тележурналисткой года, ты почувствовала себя настоящей профессионалкой, и это придало тебе больше уверенности как женщине.
— По крайней мере, мне было уже не страшно за свое будущее. Я знала, что если даже потеряю мужчину, у меня останется интересная работа.
— Да уж, — хмыкнула Рита, — работа интересная, спору нет…
XX
На дворе стояло бабье лето, в родном государстве наблюдалось если не совершенное, то относительное затишье. Люди словно слегка очувствовались. Банкиры удвоили охрану, а до журналистов еще дело, видно, не дошло. Новостей не было никаких — оставалось только сидеть плевать в потолок и мечтать о том, как пораньше слинять со студии и поскорее оказаться в постели любимого
Подставив нос последним теплым лучам, Маша Семенова предавалась приятным воспоминаниям и смелым фантазиям. Телефонный звонок застиг ее практически в самый кульминационный момент.
— Это Маша Семенова? — спросил Борис.
— Это Маша Семенова, — радостно ответила она.
— Слушай, Маша, — начал он в своей обычной, словно ему все до фонаря, манере старшего оперуполномоченного. — У нас тут такая хреновина. Один шизик со стволом и гранатой заперся в квартире да еще держит там трех женщин. Только начали с этим разбираться.
Первой ее мыслью было, что лечь с ним сегодня в постель не получится или, по крайней мере, это откладывается на неопределенное время — пока он не пресечет противоправные действия.
— У него в квартире две канистры с бензином, и он грозится спалить весь дом, — сообщил Борис.
Вместо здорового и активного секса открывалась неутешительная перспектива очередной ссоры с Эдиком, который будет лезть к ней со своим анальным термометром, а ей придется ожесточенно отбиваться. Предложить Эдику развестись у нее по-прежнему не доставало мужества, а тот словно это чувствовал и на ночь глядя заметно наглел.
— Этот шизик бывший афганец, — продолжал Борис. — Контуженный, лет десять назад лежал в психушке, что ли. До сегодняшнего дня сидел тихо. Работал в мастерской для инвалидов — штамповал на прессе какие-то железяки. Ну, у них там, видно, тоже приватизация, акционирование и всякое такое. Может, чего-то там наболело у них, у инвалидов, — вот он и заперся теперь с женой, тещей и сестрой жены. Грозится убить их и себя. Такой вот, судя по всему, социально-экономический конфликт с политическим уклоном. Ну, в общем, ты понимаешь…
Что ж тут не понять. Еще одна грустная история о ветеране Афганистана, которого лечили не долечили, который пристроился вкалывать со своими бедолагами-инвалидами, но его и там достали. Теперь, если с ним не договорятся деятели из собеса, в дело пойдут братишки-омоновцы… Словом, сюжет для небольшого репортажа.
Едва Маша раскрыла рот, чтобы выложить на этот счет свои соображения, как вдруг Борис Петров сказал:
— Но главная моя проблема — это ты.
— Ничего страшного, Боря, — успокоила она его, хотя у нее самой на душе кошки скребли, — работа есть работа. Увидимся завтра…
— Проблема не в этом, — медленно проговорил Борис. — Этот шизик пообещал сдаться, если приедешь ты. Он выйдет, если сначала ты с ним поговоришь…
— Я?!
— Ну да.
В эту самую секунду в отдел новостей влетел взъерошенный Артем Назаров.
— Хватит трепаться! — задыхаясь от волнения, прервал он. — Есть важный разговор!
— Погоди, — отмахнулась Маша. — У меня тут, кажется, тоже интересные новости. Я только что узнала, что…
— Хватит трепаться! — повторил Артем, повышая голос. — Речь идет о заложниках!
— Значит, ты уже в курсе? — удивилась она. — Вот тут мой хороший знакомый — оперуполномоченный — как раз объясняет мне, что там необходимо мое присутствие.
— Ах, он тебе объясняет… — не то от изумления, не то от возмущения задохнулся Артем.
— Боря, милый, — сказала Маша, — расскажи поподробнее, в чем там дело…
— Дай мне его! — загремел Артем, выхватывая у нее трубку. — Он-то мне и нужен!.. Борис, — крикнул он в трубку, — это Артем Назаров, заведующий отделом новостей. Так что вы, говорите, намерены предпринять?
Таким образом прекрасным теплым днем бабьего лета Маша Семенова смирно сидела за своим рабочим столом, на край которого уселся Артем Назаров, ее непосредственный начальник, и слушала, как этот последний беседует с оперуполномоченным Борисом Петровым, ее нынешним любовником. Причем разговор мужчин шел именно о ней, о Маше. С обычной мужской обстоятельностью и хладнокровием мужчины обсуждали вопрос о том, как будут развиваться события, если удовлетворить требование террориста, и высчитывали процент вероятности того, что отчаявшемуся ветерану все-таки придет охота взорвать гранату и две припасенные канистры с бензином вместе с Машей. Причем поинтересоваться мнением самой Маши на этот счет им, кажется, даже в голову не приходило.
— Можно реплику? — смиренно попросила она, но Артем лишь нетерпеливо отмахнулся.
Он что-то быстро записывал на клочке бумаги. Через минуту он соскочил с ее стола и, сунув ей трубку, стремительно направился к двери.
— Вот, поговори с ним, а потом зайдешь ко мне! Мы должны выезжать немедленно, — крикнул он, прежде чем исчезнуть.
Маша осторожно поднесла трубку к уху.
— Борис, ты сам сказал, что он не в себе, — прошептала она.
— Не бери в голову, — ответил он все тем же ленивым тоном оперуполномоченного. — Парень дал мне честное слово, что немедленно сдастся, как только сделает тебе свое заявление.
