- Стой, где стоишь.
Бен остановился, держа руки поднятыми.
Джессика шагнула на кухню. Стоило ей миновать дверь, как она уловила быстрое движение справа. Кто-то спрятался за открытой Беном дверью. Она стала поворачиваться, но что-то тяжелое ударило ей вскользь по макушке и сбило с ног. В глазах помутилось, и плечо пронзила боль, когда она рухнула боком на деревянные доски пола. В панике она перевернулась на спину, пытаясь прийти в чувство, в то время как кто-то выхватил ружье у нее из рук. Она крепко зажмурилась, и когда снова открыла глаза, над ней стояли двое мужчин. Бен, и мужчина помоложе, наверное, брат или кузен, судя по разительному сходству.
В руках у Бена было ружье.
Другой мужчина держал тяжелый черный горшок.
Они не смотрели на нее.
Наверно, думали, что она в отключке.
Идиоты.
Бен закинул ружье на плечо. - Что-то не торопился ты прийти мне на помощь.
Другой мужчина пожал плечами. - Черт, Бен. Я и не знал, что у тебя проблемы, пока не услышал женский голос в гостиной. Он бросил взгляд на Джессику. Она полуприкрыла глаза, изобразив бессознательное состояние. - Она чужачка.
Бен рассмеялся. - А кстати, праздничный пир на носу. Нам повезло.
Пир?
О чем болтают эти деревенщины?
Какая, к черту, разница?
Она притянула колени к груди, а потом резко выбросила ноги вперед, ударив мужчину, стоявшего ближе к ней. Удар пришелся ему в колено, и он удивленно взвизгнул от боли. Выронив горшок, мужчина упал в дверной проем. Оставаясь в движении, Джессика сделала Бену подсечку, прежде чем тот смог направить на нее ружье. Ружье вылетело у него из рук и лязгнуло об пол. Джессика продолжала двигаться. Выброс адреналина в кровь произвел кокаиновый эффект, когда она, не останавливаясь, подхватила ружья и вскочила на ноги.
Мужчина в гостиной начал подниматься.
Джессика прицелилась и выстрелила.
Пуля попала ему в висок. Кровь и мозги забрызгали стол гостиной.
Слегка успокоившись, Джессика уставилась на Бена. Его трясло. Он поднял руки вверх, ладонями наружу. Умоляюще.
Она усмехнулась. - Ты солгал.
Она развернула ружье и, опустившись на колени, обрушила приклад ему на лицо. Раздался треск носового хряща. Ружье опустилось еще, хрустнули зубы. Его рот наполнился кровью. Ружье опустилось еще.
Еще.
И еще.
Когда он перестал дышать, Джессика поднялась на ноги. Посмотрела на мужчину в гостиной. Посмотрела на Бена. Покачала головой. - Сколько еще вас ублюдков мне придется сегодня убить?
Ключи, как и сказал Бен, висели на крючке.
Хоть в чем-то он не солгал.
Она быстро осмотрелась, у нее мелькнула мысль обыскать место.
Нет.
Нельзя терять время.
Она вышла к грузовику.
Глава тринадцатая
Эбби была не то, чтобы совестливой. На первом месте для нее была всегда она сама. Временами ей приходилось проявлять самоотверженность, особенно когда дело касалось вопросов семьи, и поэтому ей часто приходилось действовать и вести себя наперекор своим тайным убеждениям и желаниям. В молодые годы это не было большой проблемой. Она была уверена, что ее жизнь уже предопределена. Достигнув детородного возраста, забеременеет. Родит. Снова забеременеет. И так пока не постареет и растолстеет. Пока не станет новым воплощением своей матери, матриархом, главой клана Мэйнардов и наследницей воистину легендарных пропорций.
Эбби поморщилась.
Да, уж. Королева Дерьма из Города Дерьма.
Сейчас это казалось какой-то убогой мечтой, но когда-то она очень хотела принять на себя роль матери в этом обществе. Имя Мэйнардов по-прежнему кое-что значило, даже спустя столько лет после ареста и казни на электрическом стуле Эвана Мэйнарда, который во времена сухого закона сколотил на незаконной торговле самогоном немалое состояние. Большая часть этих денег по-прежнему была где-то здесь, в тайниках по всему Хопкинс-Бенду и его окрестностям. Включая Дэндридж, куда больше никто не ходил. Месторасположение некоторых тайников унес с собой в могилу Эван, лично казнивший семерых мужчин, которых он заподозрил в сотрудничестве с федеральным правительством.
Однако Эбби знала расположение по крайней мере одного из тайников. Она вспоминала про увиденные деньги с привычным уже легким трепетом алчности, смешанной со страхом. Однажды она их считала. Более пятидесяти тысяч долларов очень старыми купюрами, туго скрученными в трубочки. Она обнаружила кувшин случайно два или три года назад, копаясь в самых темных уголках погреба во время очередной маминой отлучки. Было так заманчиво взять деньги и убежать из Хопкинс-Бенда. Но страх и сомнение удерживали ее от необдуманных действий. Деньги были очень старые. А там был яркий, сверкающий новый мир. Там сейчас все было по-другому. Эти древние банкноты привлекли бы внимание и возможно, доставили бы разные непредвиденные трудности.
Поэтому она осталась.
И вот теперь она, прогуливаясь по лесу, пыталась привести мысли в порядок. Понять, действительно ли она готова предать семью самым циничным образом. Но не вопрос, сможет ли она это сделать, мучил ее совесть.
Нет. Черта с два.
Она жалела, что солгала "ужину". Сказала, что поможет ему убежать. Может, поможет. А может, и нет. Она терзалась сомнениями. И не приняла окончательного решения касательно своих действий. Но ему пока не нужно это знать.
Мишель,- подумала она.
Ее зовут Мишель Раньон.
Ту женщину. Человеческое существо с именем, дарованным свыше.
А не какая-нибудь вещь.
Странно конечно так думать. Эбби участвовала в каждом праздничном пире, сколько себя помнила. Всегда выполняла свои обязанности, без колебаний и брезгливости. А почему бы нет? Просто в Хопкинс-Бенде так было принято. Так уж повелось. Здесь с детства приучали чтить традиции и не считать чужаков за людей. Относиться к ним как к вещам. Именно, как к вещам. Не сложно было определить, когда ее отношение начало меняться. Наверное, что с прошлого лета, после того мальчишки, одного из трех пожертвований Мэйнардов для праздничного пира. Другими двумя были его родители. Смерть взрослых никак не тронула ее. Но с мальчиком было иначе. Мэйнардам никогда не попадались такие юные. Ему было всего двенадцать. Она знала это, потому что мать мальчишки, не переставая, кричала одно и то же, пока Кэрол Мэйнард не перерезала ей горло: Ему всего двенадцать! Ему всего двенадцать!
Но Мама была непреклонна.
Она вскрыла мальчику живот большим разделочным ножом. Тот задергался на цепи, издав высокий, пронзительный крик, который несколько месяцев преследовал Эбби в кошмарах.
Да.
Видимо, тогда это и началось.
Эбби поежилась, отгоняя от себя неприятные воспоминания, и вернулась мыслями к Мишель Раньон. Нетрудно было понять, почему она мечтала сбежать из Хопкинс-Бенда вместе с этой женщиной. Мишель была красива и очень умна. Даже с кляпом во рту, прикованная к балке, она источала какую-то удивительную силу. Если бы это качество отсутствовало, Эбби пришлось бы довольствоваться нехитрым развлечением в виде домогательств. Она всегда ловила от этого кайф. Делая с ними всякое, когда они не в состоянии остановить ее. Она упивалась тем, как теплая человеческая плоть трепещет от ее прикосновения. Но с Мишель все было иначе. Ей хотелось чего-то большего. Особых интимных отношений. Порочных, по местным меркам. Поэтому она хотела знать, что Мишель думает о ней.
Эбби хмыкнула.
Ударом ноги отправила камень в кусты.
Ты знаешь, что она думает.
И Эбби догадывалась, что так оно и есть. Она не сомневалась, что Мишель считает ее монстром. В конце концов не раз испытала на себе выплеск ее внутренней ярости. Эбби могла лишь надеяться, что своим длинным, обнажающим душу рассказом о собственной жизни она изменит мнение о себе в лучшую сторону. Она помнила, как лицо Мишель теряло былую суровость, пока она слушала ее историю. И может, это самообман, но ей показалось, что под конец в ее глазах мелькнуло что-то похожее на жалость. Эбби не сомневалась, что женщина испытывает к ней хоть какую-то симпатию, зная, что ей пришлось пережить. Она не знала, перейдет ли эта симпатия в истинную готовность помочь ей начать новую жизнь где-нибудь в другом месте. Мишель пообещала сделать это. Но возможно, женщина лгала. Любой на ее месте мог сказать что угодно, и пообещать что угодно, лишь бы выбраться из этого места.
