— Встань! — сказал стоящий предо мною.
Ноги не послушались меня, я упал на глину.
— Встань, паскудина!
Из последних сил рванулся, встал, выпрямился… никого не было передо мною. Лишь вдалеке, во мраке горел крохотный огонек. К нему я и побрел.
Не столько шел, сколько полз да на четвереньках ковылял. Не знаю, много ли дней и ночей добирался, там нет счета, там все иное. Но дополз, рухнул у бревенчатой стены. Издыхающий и слабый.
Лежал долго. И было это мучение для меня после страшных адских мучений отдохновением. Ждал начала новых пыток. Знал, это начало, все еще впереди.
И дождался.
Распахнулись ставни над головой. И вылезло существо заросшее желтой спутанной шерстью, с желтыми зубищами и желтыми глазами.
— Сгинь, чертово отродье! — прохрипел я ему. — Сгинь!
Но существо это ухватило меня за шею, встряхнуло. И вылезли из шерсти еще две ручищи, с молотом и гвоздями ржавыми. Прибило оно меня к стене, прямо гвоздями в руки, в ноги, в грудь, в шею… отошло. И смотрит.
От боли кровавые слезы текут, ум смеркается. Но терплю, молчу. Знаю, тут пощады не бывает. И так передышка была, и на том слава Богу!
Когда существо пасть свою раззявило, ничего я в ней не увидал, ни клыков, ни языка, ни зубищ, а только черный провал — будто там космос был, пустота. И изрекло оно:
— Теперь ты, грешная душа, выйдешь наверх. И не в памяти своей. А как есть. Одна твоя половина будет висеть на гвоздях. Другая пребывать там! Но помни…
Оно сверкнуло желтыми глазищами. И пропала глинистая почва, пропала бревенчатая стена. И висел я прибитый к раскаленному медному листу. А внизу полыхало пожарище, преисподняя. Мука усилилась стократно. Мрак, безысходность. Боль. Но молчу я.
— Готов? — вопросило существо.
Оно висело прямо во тьме, в пустоте. И было самим дьяволом тьмы.
Я только кивнул.
И тут же огонь и преисподняя пропали.
Будто вновь очнулся лежащим в гробу. Темно. Сыро. Жутко. Но понял я своим убогим умишком, что за какие-то подвиги, а может, и просто так мне разрешено будет выйти наверх. Надолго ли, не знаю. И стало тяжко дышать. Начал задыхаться я в гробу. И выпрямил руки уперся. Трухлявые, гнилые доски прогнулись, сломались. Стало засыпать холодной кладбищенской землей, черви и личинки сыпались сверху, просачивалась вода. Но не жалел я ни рук, ни ногтей — в щепу раздирал доски, разгребал над собой землю, выползал, вылезал. Сам ад дал мне нечеловеческие силы, сдвинул я надгробный камень, червем выполз наполовину во тьму ночи. Шел дождь. Могилу заливало. И руки мои отливали зеленью. Лица не видел, но знал — страшно оно, чудовищно. И узрел я вдруг весь ужас происходящего в глазах чужих!..
— Не надо…
Женщина, сидевшая у соседней могилки под зонтиком, окаменела. Лишь губы повторяли тихо:
— Не надо, не надо!
Свидетель!
Злоба ослепила меня. Взревел дико. И набросился на нее, ломал кости, подминая под себя. В считанные секунды расправился я с нею, спрятал труп в собственной могиле. Выполз снова и сбросил с себя полу истлевшие лохмотья. И встал голым под очищающим дождем. И понял, что опять сорвался, допустил ошибку, что не будет мне теперь пощады, что несказанные муки ждут меня. Но пока ни одна тварь не коснулась меня… И выход был открыт.
Зеленой тенью побрел я к кладбищенским воротам. И только тогда осознал — это земля, это мир живых, хоть краешком глаза увижу! Себе не верил. Но шел.
Ночь коротка.
И надо многое успеть. За воротами долго ждал, притаившись. Наконец повезло. Загулявший забулдыга пер прямо на меня.
— Стой, сука! — зашипел я на него.
Он в миг протрезвел.
— Нечистая сила! Мертвяк! — чуть не пал со страху.
Но не успел. Я ему глотку сдавил, да дернул на себя. Одним ударом дух вышиб из тела. Но нужна мне была только одежонка его. Труп бросил в кусты, оделся. Мокрый, грязный.
Будь что будет!!!
Хоть ночь, но погуляю!
Это мне навроде увольнения дали. За примерное, хе-хе, поведение? Мать их загробную! Накатило зло да веселье. Дорвусь щас! И сомнение… дорвусь, и все напорчу? и все снова начинать, все сызнова проходить? а какая разница! все одно — муки-то вековечные. Заболела у меня башка от мыслей всяких, а может, от чистого воздуха. Ведь сколько я им не дышал, все в подземельях маялся!
По дороге попалась церковка старая. И решил испытать себя. Сделал шаг к воротам — загудела земля, заскребло на душе. Еще два — и шарахнула с черных небес молния, прямо под ноги.
— Ах, вы суки! — взревел я. — А ежели покаяться хочу?!
И еще три шага. Затряслись стены, глухо ударил колокол на маленькой колоколенке. Жуть! Меня переворачивает, гнетет, от страха волосы дыбом. Но я вперед. И снова — гром, молнии. Все это совпадение, случайность — твержу себе, этого нет. Вот сейчас войду… паду на колени перед Образом, и буду грехи отмаливать, лоб расшибу, но покаюсь, покаюсь во всем! Неужто никогда мне прощения не будет?! И вошел я внутрь. И прогрохотало из-под сводов:
— Изыди, сатана!
И пуще прежнего задрожали стены.
Опустился я на колени, жалкий, дрожащий, немощный. Твержу слова молитв, ищу Лик… и не нахожу. А стены трясутся как при землетрясении. Страх Божий.
— Изыди, исчадие ада!
Нет! Не хочу! Хочу здесь! Хочу замолить грехи! Аки грешник, что дороже ста праве-е…
— Изыди!
И обрушились стены, разом обвалились.
Но ни один камень не упал на меня. И осмотрел я развалины. Страшная Месть! Жуткое это было зрелище, будто не церковь тут стояла, а вертеп языческий, дьявольский.
И понял я — навеки будет проклято это место! Проклято! Страшное место…
Ползком выполз из развалин. И решил идти к людям. Примут? Или нет? Раскрываться нельзя. Ощупал голову — на затылке, через весь череп жуткий огромный развороченный рубец, это след от удара топора. Так и не зарастает. Куда с таким. Хорошо еще с пьянчуги кепарь снял, не бросил.
Дождь прошел, кончился. И разом высох я, даже горячим стал — будто адское тепло меня согревало. Только так подумал и увидал свою вторую половину: тело свое изодранное, прибитое к медной жаровне над пожарищем преисподней. И боль непереносимую ощутил, и жар, и пустоту ада. Но тут же все пропало. И опять я был на земле, за версту от кладбища, из которого выполз я.
Хотелось тепла. Человеческого.
Набрел первым делом на шалман. Ночь на дворе (может, это был еще вечер?), а он работает. Три мужика под стенами валяются — вдрызг! И тогда пробежала в башке моей мысль, пробегающая часто в русской голове: бросить всё и закутить с горя назло всему…
Зашел я тихонько. И только тогда карманы одежонки прощупал: несколько бумажек рублевых, мелочь — на пивцо хватит. В шалмане полумрак, накурено. Я воротник поднял, кепарь надвинул, в спину уткнулся крайнему, стою жду.
Дождался.
— Мне пару! — говорю.
И вижу — глаза у разливщицы пивка на лоб лезут, вот-вот заверещит. Я и оскалился, дескать глотку зубами перерву. Она стихла. А ручонки шаловливые дрожат, трясутся. Но налила две кружки. Я с ними к стеночке, к стоечке. Мужичье все пьянющее. Но гляжу, косятся — чужой им не по нраву. Пивко душу греет — рай, блаженство. Да только в компанию никто не возьмет, не примут. Как бы чего похуже не было…
Примечание специалиста. Данный случай заставляет нас припомнить один эпизод, описанный спецслужбами подмосковного города…
С вечера в городке объявилась банда, состоявшая из двоих лиц неопределенной внешности. За ночь банда разгромила шесть палаток, учинила резню на танцах (восемь трупов, пятеро раненых, трое изнасилованных). Сожгла местную пивную, разворотила две могилы на местном кладбище, разгромила магазин и убила его заведующего, долго бродила по городку, издеваясь над его жителями, нанося им травмы. Дело казалось местным правоохранительным органам самым заурядным, но лишь до тех пор, пока не было детально обследовано кладбище. В секретном отчете в Москву, после обследования было сообщено, что могилы были вскрыты и разворочены не сверху, снаружи, а изнутри, из-под земли. Покойников в могилах не было, зато были следы, которые вели прямо из могил в городок. Спецкомиссия, приехавшая из Москвы, дело засекретила и закрыла. Всех пострадавших вызывали поодиночке и в строжайшем порядке, приказывали не разглашать событий той ночи, брали подписку, многих очевидцев забрали с собой (с тех пор они не вернулись в городок). Факт выхода из могил и разгула мертвецов был налицо. Но ни одна строка об этом не просочилась в печать. Вполне возможно, что и в данном случае мы имеем дело с подобным феноменом.
