Однако дальше случилось неожиданное: очень быстро даже для облачной погоды над городом и окрестностями сгустились тучи, и с небес обрушился плотный холодный ливень.
Дружинники по большей части разбежались по избам и под навесы, сотня у ворот закрылась, как от стрел, щитами, а катапульта, взмахнув своим многосаженным рычагом еще раз, так и осталась в поднятом положении. Скорее всего, на механизме начали отсыревать ремни, и мастера побоялись, что раскачка при выстрелах порвет ослабшие крепления.
Ротгкхон тоже ушел в избу — ему уж точно никакого смысла мокнуть не было. Побродил из угла в угол, выпил воды. От скуки присел у окна. И когда Избор, вихрем ворвавшись в дом, схватил деревянную лопату, веник, треснутый горшок и тут же умчался прочь — он, поддавшись любопытству, отправился следом. Правда, остановился на крыльце и присел на перила, наблюдая за тем, как волхв расставляет домашнюю утварь возле ворот, оставшихся на открытом месте после разборки забора на дрова.
Поправив горшок, Избор положил веник поперек, поднял глаза к небу, развязал суму, попытался высечь искру внутрь горшка, подул, помешал веником, опять глянул на небо. Крупные частые капли падали ему на лицо, впитывались в рубаху, стучали по бритой голове — однако он упрямо высекал искру за искрой.
— Сюда иди, под крышу! — не выдержал Ротгкхон. — Там, небось, воды уже наполовину нахлестало!
Волхв только отмахнулся, попытался зажечь воду еще раз, потом сбегал к реке, принес несколько прядей нитяных водорослей, замешал веником, что-то напевая, выплеснул в сторону берега, отер мокрый лоб, поднял голову. Поморщился, недовольно зарычав, зачесал в затылке… Тут к воротам подскакал княжич с полусотней дружинников, спешился, отшвырнул поводья:
— Что это такое, Избор?! — рявкнул он. — Ты чем тут занимаешься?!
— Я… Вот… — указал на горшки и веники молодой служитель богов.
— Дождь идет, ты видишь?! Видишь ты это? Почему ливень? Откуда он взялся? У меня там камнемет размокает, валы глиняные склизкие стали, хуже чем ледяные зимой, — а ты тут вениками машешь?! Останови это мокроту немедленно! Ты меня понимаешь? Быстро убирай тучи!
— Это, верно, ондузцы колдуют, — неуверенно ответил волхв. — Им ныне токмо дождем от нас и спастись…
— А ты со мной на что?! Коли колдуют — своими чарами их знахарство одолей!
— Так боги здешние к ним ближе, княже. Веками примоленные. От буртасов сильнее и слушают.
— Коли слушают, — повернул голову к спешившемуся рядом Журбе Святогор, — стало быть, надо в святилище здешних идолов посрубать. Прочим духам в назидание.
— Нельзя, не надо, — испуганно замахал руками чародей. — Они от такого святотатства токмо сильнее прогневаются!
— Тогда что?
— Ну… — Избор замялся. — Может, за Радогостом послать? Он мудростью своей…
— Ты обезумел, волхв? — холодно поинтересовался княжич. — Три дня скачки до Мурома, столько же обратно. А у нас каждый час на счету!
«Ага, — понял Лесослав. — Похоже, дозоры ни одного лазутчика так и не отловили, и Святогор со дня на день опасается подхода к Ондузе вражеского подкрепления».
— Делай что хочешь, Избор, но чтобы к закату дождь прекратился, — тихо приказал княжич. — Понял?
— Да, княже, — сглотнул заметно побелевший волхв.
— Хорошо… — Святогор отер ладонью мокрое лицо и пошел к избе.
— Ага… — Ротгкхон соскочил с перил и нырнул в распахнутую дверь.
Богатый жизненный опыт вербовщика подсказывал, что разгневанному начальству на глаза лучше не попадаться. Посему, выждав в сумеречных сенях, пока княжич со свитой тяжелой походкой прошествуют внутрь, Ротгкхон бесшумно скользнул обратно на крыльцо, сбежал по ступеням к пинающему горшок волхву:
— Не огорчайся, Избор! До вечера далеко, успеешь управиться.
— Я неуч, — схватился за голову юный волхв. — Жалкий никчемный юродивый, самовлюбленный хвастун! Зачем, зачем я напросился в княжьи колдуны? Зачем уговорил Святогора назначить меня старшим в этот поход? Морока на заставе навеять я не смог, стражу усыпить тоже, дождя остановить не в силах. Токмо что и способен — лубки накладывать да раны закрывать, ровно знахарка деревенская.
— Жалеть себя будешь али тучи раздувать?
— Чем? Разве только шкурку лягушачью просушить… Так и то заговор слабый, только и годится, что морось от сенокоса отвести. А здешние чародеи мудры и опытны, даже нежить земляную, вон, подчиняют и мороки наводят, на ощупь от человека не отличить. Мне их колдовства не перебить.
— Ты же сам сказывал, что здешние боги намолены, Избор, — напомнил Лесослав. — Мыслю, коли так, то с идолов святых начинать и надобно.
— Ты кудесник? — с надеждой встрепенулся волхв.
— Не-е, волхованием сроду не занимался, — отрицательно покачал головой вербовщик. — Но с учением третьего друида маненько знаком. Энергию людей накапливают намоленные предметы. Чему молятся, в том и сила. Пошли в святилище. Авось, чего и придумаем.
Святилище Ондузы мало отличалось от такого же, поставленного возле Мурома. Это был обнесенный частоколом пологий взгорок посреди священной рощи из постриженных в шарики ив, яблонь и вишен. Следов разорения здесь не было вовсе — муромские дружинники чужих богов предпочли лишний раз не раздражать. Да и брать в святилище по большому счету нечего. Не подношения же обветрившиеся собирать? Всякого рода столики, решеточки и подставочки по здешним понятиям были слишком дешевой мелочовкой, чтобы тащить ее через две реки и добрую сотню верст. И уж тем более они не стоили того, чтобы навлекать из-за них гнев Макоши или Перуна.
Больше того — за частоколом с распахнутыми и вросшими в землю воротами обнаружились местные волхвы. Седовласые угрюмые старцы, уже почти полмесяца перебивающиеся на своем посту без подношений булгарских смердов, услаждали взоры идолов, за неимением других ценностей, хотя бы цветами.
И опять же — молодых жриц или крепких мужчин захватчики наверняка угнали бы в полон, не побрезговали. А кому нужны ветхие старики? Будь они даже простыми селянами, все едино победители мимо бы прошли.
— Красавцы! — оглядел приют божественных образов Ротгкхон. — Вот этот маленький, с корнями на голове, насколько я помню, Чур? А вон тот пенек с большой бородой и короткими ножками — это Перун? Сейчас, постой… — Он прошел к богам постарше, легко отличимым благодаря более высоким идолам. — В венке из васильков, конечно же, Купала? Странно, вроде молодая девушка, а скульптора за такое надругательство над своей красотой не убила. Большая и пузатенькая, конечно же, Макошь? Дальше Полель, я так полагаю. Мальчик с бородой… Кабы не венок, ни за что бы не подумал. Тоненькие с большими губами, конечно же, Радуницы…
Сопровождаемый недовольными взглядами трех волхвов, вербовщик раздвинул пустующие корзинки, протиснулся между идолами дальше, к трем самым высоким столбам, взирающим на наглеца глубоко врезанными в древесину глазами.
— Главный, конечно же, Велес. Второй должна быть Триглава, третьим Даждьбог… — Он оглянулся: — Избор, почему они все с бородами? Кто из них женщина?
— Ты чего?! — испуганный подобным поведением, кинулся к нему молодой чародей. — Гнева божьего ищешь?
— А, брось, Избор, — небрежно отмахнулся Ротгкхон. — Они нас и так не любят. Хуже уже не станет. Давай указывай, который за дожди отвечает?
— Похвист… — показал на идола среднего роста волхв.
— Отлично! — Вербовщик начал ломать столики и решетки, скидывать их к основанию столба с ликом повелителя непогоды. — У тебя кресало с собой? Разжигай! Подогреем хозяина ливней — может, и небо отогреется.
— Нет! Нельзя этого делать! — наконец прорезался голос у старых служителей святилища. — Гнев Похвиста будет страшен!
— Ты знаешь, что такое месть, старик? — остановился Ротгкхон, держа в каждой руке по ивовой корзине. — Нам мешает этот дождь, и если мы не можем его остановить, то хотя бы отомстим его хозяину. Намоленный многими поколениями идол обладает великой силой. Если он сгорит, Похвист испытает такое же бессилие, какое ныне испытываем мы. Этим с ним и сквитаемся. Бог потеряет былую мощь на много, много веков… Хотя тебе ли мне это рассказывать? Ты и сам все знаешь!
