— Благодарствую, други мои, — кивнул хозяин дома. — Огромный камень с души моей сняли. Теперь же мыслю, самое время в баньке истопленной кости уставшие прогреть да медом вареным жажду свою залить!
Баня с медом, копченой рыбой и квасом продлилась до поздней ночи, следующий день ознаменовался положенным в честь прибытия гостей пиром, после которого на третий день все устало отдыхали. А уже с утра, как выяснилось — пора было спешить к дувану в Муром.
Обратный путь оказался куда легче и веселее — поскольку и с собой боярин тоже прихватил изрядный бурдюк пива, который незадолго до въезда в город изрядно опустел.
В Муроме к первому на двор заехали к Лесославу — лошади ведь были княжеские, не его. Зимава встретила гостей у крыльца, поднесла по очереди каждому, кроме мужа, полный корец меда. Спросила:
— Как съездили? Ладно ли дорога легла? Веселились токмо, али еще и дело делали?
— Еще какое! — Боярин Валуй гулко стукнул кулаком себя в грудь. — Лесослав един целую банду татей-душегубов лесных одолел.
— Ты опять совершил подвиг, мой могучий суженый? — повернулась девушка к лешему.
— Да какой там подвиг? — отмахнулся Ротгкхон. — Их было всего пятеро.
— То есть это пустяк? — спросила Зимава у его спутников.
— Он скромничает, красавица, — ожег кнутом скакуна боярин. — Разил погань лесную, ако медведь ярый, равного ему нет!
— Значит, все-таки подвиг? — перевела она взгляд на Лесослава.
— Да, подвиг, — смиренно признал Ротгкхон и преклонил перед ней колено. Девушка подошла и крепко поцеловала его в губы.
— Поехали отсель, Избор, — перехватил повод освободившегося коня Валуй. — У них, вижу, медовый месяц еще не кончился. Мы тут ныне ни к чему.
— А я и так знала, что ты лучший из лучших, — тихо сказала мужу Зимава. — Ты каждый день совершаешь что-то достойное. Просто не признаешься.
— Это пустые хлопоты. Не стоят упоминания, — поднялся он с колена, указал подбородком на крыльцо: — А чего Плена такая грустная сидит? Даже не поздоровается.
— Не знаю, — пожала плечами Зимава. — Она последнее время вообще как-то не делает ничего. Там посидит, тут посидит. И ровно не замечает никого, пока не окликнешь.
— Так что же ты… — Он обошел жену, присел на ступеньку рядом с девочкой. — Здравствуй, Плена. Тебе понравился мой подарок?
— Здравствуй, дядя Лесослав… — после заминки ответила девочка, но смотрела при этом все равно не на него.
— Тихая, спокойная, не мешает, — попыталась оправдаться Зимава.
— Я знаю, — ответил Ротгкхон, вспоминая диагностику медотсека. Но одно дело — учение пятое друида, и совсем другое — третьего. У каждого из них своя сила, и нередко случается невероятное… — Я завтра поговорю с Избором. Он в этом деле востер, может, чего и придумает. А Чаруша где?
— За водой пошла. Работящая.
— Тоже маленький подвиг, — припомнил Лесослав.
— Это верно. Снедать будешь?
— Буду.
ВО ИМЯ ИМПЕРИИ
Двор детинца был непривычно шумным и тесным. Сюда собрались, пожалуй, все, кто принимал участие в походе на булгар, в том числе и раненые, причем некоторые из них все еще оставались в лубках. Ротгкхон явился сюда одним из последних и сразу вызвал интерес у ближайших из дружинников:
— Доброго тебе дня, сотник! А правду сказывают, что ты охотников на службу самому Сварогу ищешь?
Спрашивали, разумеется, с легкой усмешкой, не веря в саму возможность столь невероятного предложения.
— С первого дня службы полное снаряжение из драконьего волоса, — как можно небрежнее ответил вербовщик, пробираясь ближе к крыльцу. — И меч из особо прочного железа.
— Постой, иноземец! — дернулись за ним ратники. — Ты что, серьезно?
— А откуда я, по-вашему, эту рубаху или порты взял? — притормозил Ротгкхон. — Нож с собой? Попробуй разрежь!
Муромские воины тут же взяли его в кольцо и с разных сторон попытались сперва легонько, а потом уже со всей силы пропороть ткань в разных местах. И все безуспешно.
— Понравилось? — усмехнулся вербовщик. — Теперь давай свой клинок… — Он достал нож, поставил на лезвие меча, хорошенько нажал, и легированная сталь легко сняла стружку с сыромятного криночного железа, словно рубанок с деревяшки. — Вот такое оружие и такую броню каждый воин Сварога получает от него с первого дня и на всю оставшуюся жизнь в награду за честность и преданность.
Ротгкхон спрятал нож и, пользуясь изумленным замешательством ратников, стал протискиваться дальше.
— Стой, иноземец! — все же окликнули его. — А записаться-то в дружину Сварогову как?
— Вы давали клятву князю! — оглянувшись, достаточно громко, для всех, ответил Ротгкхон. — Посему токмо с его согласия али приказа в поход на демонов и колдунов пойти можете.
Дружинники, переговариваясь, снова стали разглядывать клинок с глубокой и длинной зазубриной. Как обычно, увиденному никто особо не изумился. Для воинов все происходящее было естественно и понятно. И то, что бывают мечи попрочнее муромских, и броня крепче кольчуги, и что колдуны иные опасными врагами становятся. Даже то, что великий прародитель всего рода русского ведет борьбу с темными силами, было понятно и естественно. Ну, разве различия на этот раз оказались больше обычного, да к борьбе сами сварожичи приглашены — вот и вся разница. Переворота в сознании ни у кого не случилось. А вот интерес — нарастал.
Наконец во дворце распахнулась дверь, на крыльцо стремительно вышел княжич в распахнутом полушубке, наброшенном на плечи поверх атласной рубахи, — весь раскрасневшийся, горячий, словно после долгого поединка. Следом появился Журба — не такой потный, но тоже чем-то недовольный.
— Любо мне видеть вас, други! — резко выдохнул Святогор. — Намедни известие важное пришло к нам из Ондузы. Нечем им смердов выкупать, что в землях тамошних схвачены нами были. За ратный же люд за весь откуп они еще три дня тому доставили: три ладьи мехов разных по счету осеннему на круг в семьсот гривен ценой.
Дружинники радостно загудели, переглядываясь. Кто-то выкрикнул:
— Любо княжичу Святогору! Любо! — И тут же клич этот воины подхватили так яро, что содрогнулись самые стены детинца.
Княжич отступил от перил, пережидая приветствия без особой видимой радости. Из дворца тем временем вышли Радогост и Избор в почти одинаковых длинных тулупах, перевязанных одинаковыми цветастыми поясками. Словно в обязательной для волхвов форме, которая не вызывает подозрения в корысти. Вербовщику даже стало любопытно: насколько форма соответствует содержанию? Жизнью здешней жреческой касты он как-то особо не интересовался.
Крики начали потихоньку стихать, княжич снова оперся на перила, набрал побольше воздуха:
— Как всем вам ведомо, по обычаю половину добычи надлежит передавать князю…
— Ему-то за что?! — аж подпрыгнул от возмущения смуглый остролицый ратник в синей стеганке. — Он в поход не ходил, с булгарами не дрался!
— За что?! — подхватили крик в другом конце двора. — Он тут отсиживался!
— Зазря не отдадим! Не достоин! — загудела дружина. — Князю за поход доля положена, не за титул!
Святогор, покраснев, пригладил подбородок, на котором еще не выросла борода, повел плечами:
— Вышемир в поход не ходил, однако же город берег, в который мы вернулись! Семьи ваши, детей и баб оборонял! Ладьи и ушкуи, опять же, казной княжеской наняты!
— Себя он берег, а не баб! — возмущалась дружина. — За ладьи мы и сами вкруг заплатим!
Княжич переглянулся с Журбой, они о чем-то тихо переговорили. Журба подступил к Радогосту, наклонился к его уху. Все эти хождения и перешептывания не ускользнули от воинов, и кто-то крикнул:
— Не хотим труса в князьях! Долой! Любо Святогора в князья!
— Брата моего не позорь! — рявкнул княжич, хлопнув ладонями по перилам. — Воин он храбрый! И о Муроме радеет! А что в воеводы не рвется, в том мудрости его токмо больше выходит!
Радогост ушел во дворец, Святогор же громко продолжил:
