— В добыче нашей немало коней вышло, брони, копий, луков и мечей всяких, смердов простых и добра всякого, что счета особого требует. Ценить скакуна каждого, клинок али смерда есть морока изрядная. Посему так порешить предлагаю: добро, скот и полон на нашу с князем долю вкруг отписываем, серебро же, меха и злато дружиной дуваним!
— Ты что же, Вышемиру долю свою отдаешь, княже? — спросил все тот же остроносый синекурточник.
— С братом мы уж сами разберемся, не твоя забота, — ответил Святогор.
— Любо! Любо! — не очень уверенно, но все же стали соглашаться отдельные ратники.
Из дворца вышел седовласый волхв, негромко что-то произнес. Однако бунт все равно был уже подавлен — для этого хватило всего нескольких слов любимого дружиной княжича.
— В золоте же взяли мы у Ондузы тысячу триста восемьдесят три гривны, — сообщил Святогор. — Без счета виры повинной, что родичам боярина Боривита передать потребно.
Это известие вызвало среди дружины новые крики радости и приветствий.
— Из того три сотни гривен золотом, три сотни восемьдесят три серебром и остальное в мехах, — продолжил уже более спокойным тоном княжич. — В поход же на булгар ушло из Мурома… — Он заглянул в развернутый Избором свиток. — Восемь сотен полста три воина, из коих две сотни сорок два новика, в том числе девяносто три черных…
Дружина загудела, но несильно, выжидательно.
— Теперича… Иноземец, поди сюда!
Ротгкхон, вздрогнув от неожиданности, поправил пояс с мечом, быстро взбежал по ступеням.
— Вот сотник наш новый, Лесослав именем! Звание сие пообещал я ему, коли машину камнеметную булгарам повредить не позволит. И наказ сей воин выполнил. Помимо того, он же в заставу булгарскую первым ворвался и сигнального огня запалить им не позволил, он же мост через реку навел и штурмовые лестницы готовил. Посему считаю, звания сего воеводского он на весь поход достоин.
— Любо сотнику Лесославу! — узнал Ротгкхон голос боярина Валуя.
— Любо, любо, — спокойно согласились другие ратники.
— Ради того, чтобы булгарскую вылазку в засаду отвернуть, два десятка храбрецов из сотни боярина Валуя животов своих не пожалели, — продолжил княжич. — За то им двойная доля полагается… Избор, считай.
— Шесть сотен одиннадцать дружинников, — прочитал волхв явно заранее заготовленные данные, — к ним двадцать двойных долей — это шесть сотен тридцать одна. К ним девять сотников по десять долей — это семь сотен двадцать одна, плюс двести сорок два новика по половине доли. Это выходит…
— Стоп! — вскинулся Ротгкхон. — Отчего это новикам по половинной доле?
— Заведено так по обычаю, — ответил ему Избор. — Опыта у них нет, проку в сече мало, токмо для дел подсобных и годятся, в местах малоопасных ставятся.
— Ничего себе! — возмутился вербовщик. — Стало быть, как под стрелами мост вязать, за каждый шаг кровью расплачиваясь, — это новики. Лестницу штурмовую набивать под камнями и бревнами, что по головам скачут, — это новики. А как дуван дуванить — так их побоку? Половина доли?
Ротгкхона мало беспокоило, сколько дадут ему — все едино здешние игрушки ценности в Империи не представляли. Но такое отношение к его мальчишкам вербовщика возмутило до глубины души.
— Новиков твоих самих от ворога спасать надобно! — махнул рукой неугомонный остролицый. — Рази они в сече хоть кого поразят?
— А ты много в сем походе сразил? — ткнув в него пальцем, громко спросил Лесослав.
— А ты?
По двору прокатилась волна смеха — уж в чем-чем, а в бездействии нового сотника упрекнуть было нельзя. Остролицый, поняв, что сморозил глупость, смутился и умолк.
— Трудами черной сотни путь через реку и вал проложен, после которого Ондуза сдалась! — напомнил Ротгкхон. — Они за это ломаными ногами и руками заплатили, животов лишились. А вы их доли лишаете! Где справедливость?
— Верно иноземец сказывает, — неожиданно поддержал его княжич. — В черной сотне три с лишним десятка увечных увезено и полтора десятка убитыми. Иные же отряды и вовсе без потерь обошлись. Надо бы добавить новикам за храбрость. Достойны равной доли.
— Это как же, плотникам и ратным долю равную давать?! — не согласились сразу многие дружинники. — Неверно сие.
— Надо добавить, — не согласились другие. — Кровь пролили, за спинами не сидели.
— Четверть добавим? — предложил княжич.
— Четверть нормально, — согласились и те, и другие. — Четверть по справедливости.
— Избор, считай черной сотне от доли по три четверти, — подвел итог Святогор.
Волхв, поджав губы, стрельнул на сотника недовольным взглядом.
— Это же просто: делишь на четыре, вычитаешь четверть, прибавляешь к сумме… А, дай, сосчитаю, — Ротгкхон забрал берестяной свиток и уголек, подчеркнул прежнюю сумму, потом прямо на столбе поделил девяносто три на четыре, прибавил семьдесят без четверти к семисот двадцати одному, а потом половинные доли остальных новиков…
— Восемьсот шестьдесят пять и четверть!
Избор посмотрел на столб, с которого Ротгкхон торопливо стер угольные черточки, на бересту, на Лесослава. На лице его было написано такое изумление, словно иноземец только что оживил у него на глазах прошлогоднего мертвеца.
— И сколько выходит на каждую долю? — поинтересовался княжич.
— Одна целая и пятьсот девяносто восемь… Совершенно жуткая дробь получается. Сейчас прикину… Если по полторы гривны на каждую долю отвести, тысяча двести девяносто восемь гривен получится. Коли пять гривен богам в благодарность за победу одержанную пожертвовать, то все сойдется.
Посмотрев на перемноженные косой матрицей неведомые руны, князь почесал в затылке:
— Избор, проверь…
Волхв тяжело вздохнул, забрал уголек, сел на корточки и стал выписывать на досках какие-то линии и значки, старательно шевеля губами, то и дело почесывая нос, отчего тот очень быстро почернел, как головешка. У него над затылком завис Радогост, очевидно проверяя подсчеты. Наконец, упершись задом в дворцовую дверь, Избор признал:
— Все совпадает. По полторы гривны доля, и пять остается.
Радогост, пройдя по краю крыльца, вперил взгляд в косую матрицу иноземца всего с пятью строчками. Задумчиво кашлянул, но все же спросил:
— Как ты это сделал?
— Позиционный счет… — пробормотал Ротгкхон, мысленно проклиная себя за неосмотрительность. Ведь знал же, знал, что прилюдно совершать непостижимые чудеса в мирах начального уровня нельзя! Что начнут пугаться и подозревать во всяких гадостях! И вот поди же ты — засветился…
— Как он делается?
— Меня в детстве заставляли выучить на память таблицу умножения, — нашелся сотник. — Всю, очень большую. Пятью пять двадцать пять. Шестью восемь сорок восемь. Большую часть нужных ответов я и так помню, а чтобы не запутаться — нужно просто правильно записать…
— А-а… — задумчиво кивнул седой волхв, рассматривая непонятные знаки. То ли поверил, то ли нет, но спрашивать больше ничего не стал.
Дружинники же тем временем продолжали обсуждать правильность дележа добычи. В здешних условиях они были весьма непросты, поскольку золото, серебро и меха имели самостоятельную и сильно меняющуюся ценность. Получалось как бы три разных валюты, и всем хотелось заполучить именно ту, которая сулила большую выгоду на ближайшее время, когда меха к зиме начнут дешеветь, а серебро дорожать. Золото на общем фоне казалось самой большой ценностью — но только для тех, кто его копил, а не тратил. Расплачиваться золотыми гривнами, каждая ценой в двух лошадей, на торгу было крайне неудобно. Среди дружинников примерно поровну оказалось и тех, и других — но долю им полагалось платить равную. В смысле — равным воинам — одно и то же. Ибо меха норовили подешеветь, а серебро подорожать…
В общем — мрак!
К удивлению Ротгкхона, общий язык найти все-таки удалось. Дружина побратимская получила по гривне золотом и половину серебром, черная сотня — серебро, остальные новики — всю добычу мехами. Остатки мехов, золота и серебра замотавшийся тиун разделил примерно на равные доли по своему усмотрению, после чего они были разыграны между сотниками самым простым способом — по жребию. Таким образом в руки вербовщика попало две горсти серебряных украшений и девять охапок горностаевых шкур. Это ему еще повезло: боярину Валую добыча досталась беличьими шкурками — восемьдесят сороков. Четыре изрядно нагруженных лошади. Лесослав смог увязать свою долю на одной.
