Пролетом ниже, на фоне сияющего окна, стоял человек в черном одеянии ниндзя и внимательно смотрел на Соболева. Лицо его было в тени, но стоило ему сделать шаг вперед, как лицо засияло, словно озаренное багровыми всполохами пожара, и Матвей, чувствуя дрожь в ногах, пробормотал:
– Самандар!..
Но тут же пришло сомнение. Человек, стоящий перед ним, двоился, плыл, как голографический призрак, не вызывая в душе теплого отклика. Лицо его погасло, стало черным провалом, из которого на Матвея выплеснулась волна невыразимого одиночества и холодной угрозы. Матвей с трудом отбил этот раппорт, обрушив его же на голову незнакомца, и услышал тихий презрительный смех:
– Да, ты вырос, незавершенный, поздравляю. Я не Самандар. Вернее, Вахид Тожиевич – лишь моя оболочка в этом мире. Меня позвал Бабуу-Сэнгэ, но не смог устоять. Пришлось воспользоваться тем, что оказалось под рукой. Самандар прятался здесь и ждал тебя. Как и я. Вот мы и встретились снова. Не узнаешь?
– Конкере! – выдохнул Матвей онемевшими губами. – Монарх Тьмы!.. Но тебе не удастся меня остановить!
– Если мы договоримся, я не буду тебя останавливать. Если же нет – тебя ждет Нирвана. Небытие.
– Нирвана – минимум бытия, но не его отсутствие. Я там не задержусь. Ты не сможешь реализовать предельную реальность Мира, это под силу только Безусловно Первому.
– Что ж, ответ достойный. Пожалуй, мы бы с тобой сошлись по многим философским вопросам. Как ты догадался?
– О чем?
– Что этот мир становится реальным, только если ты делаешь его реальным? Что человек – это не действие Мира, а только мыслеформа?
– Я не догадывался, ты слишком хорошего мнения обо мне. Но я спешу, извини, поговорим в другой раз и в другой жизни.
– Другого раза может не представиться, хотя «в другой жизни» что-то есть… Но я вижу, что ты надеешься на помощь. На чью? Инфарха? Других иерархов? Хранителей? Не жди напрасно, они не помогут, потому что их вмешательство будет равносильно дезинтеграции реальности. То есть новому Изменению. Они на это не пойдут.
Матвей перешел в другой диапазон частот психоэнергетики, закинул в пространство десятки тончайших информационных щупалец, пронзивших все уровни общего энергоинформационного поля Земли. До ракетного удара оставалось всего три-четыре минуты, но он чувствовал, что Монарх не пропустит его к эйнсофу, и начал поиск способа прорыва.
– Чего ты хочешь?
– Разумный вопрос. Не торопись, у нас есть время. К тому же, если мы скрепим договор, я остановлю разрушение лавры. А хочу я немногого – чтобы ты осуществил мой давно задуманный план Изменения вашей реальности. Правда, людям места в новом мире не будет, но ты и твои друзья…
– Нет!
– Подумай хорошенько, незавершенный…
– Уходи! Уходи к себе, черный! В реальность, которую вы называете абсолютной. И не вмешивайся больше в нашу жизнь, иначе я…
– Договаривай, это интересно.
– Я приду к вам, в «розу реальностей», и сделаю Абсолютное Изменение, в результате которого станет невозможной никакая интерференция реальностей. Я вас просто изолирую!
– Смысловое поле твоей речи слишком размыто и эмоционально…
– Разговор окончен!
– Пожалуй.
Человек в черном с черным провалом вместо лица стал вдруг расти, распухать, вдавливая и кроша стены, разрушая лестницу, навис над Матвеем, но его ментальный удар наткнулся на железную гору этрегора, пришедшего на помощь Соболеву, и был отбит с такой силой, что «проекция» Монарха, высунувшаяся из астрала-ментала-логоса-универсума через тело Самандара в запрещенную реальность, этого не выдержала. На какое-то время Монарх Тьмы отступил, потрясенный до глубин своей темной дьявольской мудрости, и Матвей, воспользовавшись передышкой, проскочил сквозь дверь в пустое помещение иконницы верхнего восьмерика часовни.
Эйнсоф находился здесь!
Вряд ли люди, приходившие сюда, чувствовали этот «провал иномерия», колебания потенциально возможных состояний Вселенной. Они могли ощущать разве что святой трепет да невольный страх, не позволявший им долго находиться в часовне. Матвей же своим сверхострым чувствованием увидел провал сразу. Остановился, не зная, продолжать ли дело до конца. И услышал голос, раздавшийся внутри него – в голове, во всех костях и мышцах, в каждой клеточке тела, в каждой молекуле:
«Программа остановлена. Ты свободен».
– Что?! – не понял Матвей, в то же время осознавая, о чем вдет речь. – Кто говорит?!
«Никто». Голос был безлик и безразличен, но Матвей вдруг почувствовал безмерную мощь того, кто говорил. С ним заговорил Парабрахма, безличный и безымянный всемирный Принцип, Абсолют, Невыразимый и Непроизносимый. Его можно было назвать и Безусловно Первым, или Предельным Состоянием Вселенной, или Великим Молчанием, или Шадцай Эль Хай, что значит – Всемогущий. И все равно ни одно из имен не отразило бы сути.
– Я все-таки был запрограммирован? – спросил Матвей, уже задававший этот вопрос однажды.
«Каждый человек, рожденный в этой Вселенной, запрограммирован геномом. Разница лишь в уровне программы».
– Почему моя генная программа остановлена? Почему я свободен? Что это означает?
«Ты постоянно нарушаешь карму. Количество нарушений перешло в качество. Ожерелье Будды больше не тяготеет над твоей судьбой. Поэтому ты свободен».
– Я не собирался становиться Буддой…
«Ты был рожден аватарой. Но приход на Землю высокого закона еще не созрел. Ты избрал другой путь, более длинный – Путь воина. А Путь воина – всегда тропа боли, путь потерь».
– Я это знал. Эйнсоф мне… подвластен?
«До определенного предела».
– До какого?
«Узнаешь».
– Прощай… кто бы ты ни был! Или ты хочешь помешать мне?
«Нет».
Голос ушел из сознания Матвея. Чувствуя, как приближается самолет с ракетами, как прекращается борьба эгрегоров Внутреннего Круга, как все Посвященные оглядываются на него – мысленно, в ментальном поле, как жизнь уходит из двух женщин, которых он любил, из друзей, которые любили его, Матвей шагнул на середину часовни, и на его сознание обрушилась Вселенная, или, как бы назвал это Парамонов, «фазовое пространство возможных миров». Последней мыслью Матвея была мысль: хорошо бы стать тем, кем я был – просто человеком…
РЕТРОСПЕКЦИЯ-1
Полковник Борис Иванович Ивакин был похож на викинга – и обликом, и характером. В контрразведке Федеральной службы безопасности, которую все за глаза прозвали «Смерш-2», он был вторым человеком – после начальника ВКР Дикого, – от которого зависело многое в слаженной работе Управления, если не все. Во всяком случае, именно он подбирал кадры для ВКР, хорошо зная контингент училищ спецназа и академий Генштаба Министерства обороны, готовивших специалистов высокого класса.
Встретившись с Иваном Сергеевичем Пановым, директором ФСБ (кстати, его тестем), и выслушав его просьбу «помочь агентом класса „супер“», Ивакин взвесил все „за“ и „против“, вызвал из Рязани агента и отправился на доклад к генералу. Полковник в принципе мог обойтись и без санкции начальника, но в данном случае не хотел действовать наобум, без тщательного анализа.
Генерал Валентин Анатольевич Дикой пришел на должность начальника военной контрразведки с должности заместителя начальника штабов Министерства обороны, показав себя блестящим аналитиком и безупречным тактиком. Шел ему всего лишь тридцать первый год, но его опыту и уму, а особенно – волевому характеру могли позавидовать и специалисты постарше. На вид худой, нескладный, с узким лицом, на котором выделялись по-детски пухлые губы, выглядел он типичным интеллигентом, которого смущает его высокий пост, но те, кто работал с ним раньше, знали его как умелого бойца, мастера кунгфу, способного постоять за себя, а также как отличного стратега не без дара предвидения.
– Меня вызывал Панов, – сказал Ивакин, усевшись напротив генерала за стол, на котором стояли два дисплея оперативного компьютера и были аккуратно разложены бумаги, карандаши, дискеты, ручки. – Он просит помочь.
