Григорий Бакланов
Друзья
Избранные произведения в двух томах, 2. том
Григорий Бакланов
Москва; 'Художественная литература'; 1980
OCR и вычитка: Александр Белоусенко; декабрь 2008.
Роман
Э. Баклановой
ГЛАВА I
Среди многих известий, облетавших в это утро Землю нашу со скоростью света, звука, сверхзвуковых самолетов, было известие местного значения. Его привезла на велосипеде почтальон Клава. Она ехала по деревне, нажимая на педали красными босоножками. У магазина прислонила велосипед к крыльцу, повесила сумку на руль.
Еще с вечера шепнула ей продавщица: мол, заходи, резиновые сапожки привезли.
Хотелось Клаве, конечно, лиловые, с перламутровым блеском. Красные тоже неплохо: под зеленое демисезонное пальто. Белые, на худой конец: посверкать в темноте, хоть уже и не по возрасту вроде бы. А привезли одни желтые. Куда их? К чему? Она и в руках подержала и на ноге поглядела, но взять не решилась. При ней завернули их в папиросную бумагу, положили обратно в коробку: кто-то другой будет носить.
Медведевы вставали из-за стола, когда с улицы раздался Клавин голос:
– Эй, дачники-и!
Застегивая рубашку на груди, Андрей вышел во двор, отогнал хозяйскую собаку, рвавшуюся с цепи. Клава, поставив ногу на раму велосипеда, вытягивала из сумки телеграфный бланк.
Фиолетовыми, с зеленым отливом, чернилами было написано в телеграмме, что к двенадцати часам Медведева и Анохина ждет у себя товарищ Бородин.
Андрей глянул на часы. Времени в обрез. Судя по цифрам, проставленным на бланке, телеграмма была отправлена и получена еще вчера.
– Сын! – крикнул Андрей.
На крыльцо выскочил Митя, вытирая губы: парное молоко допивал.
– Беги, сын, к дяде Виктору, скажи – нас обоих вызывают в город. Срочно!
– Им тоже такая телеграмма,- сказала Клава.
– Отставить, сын!
В высоком небе, никого уже не поражая, проносились где-то невидимые спутники, и ширина Атлантического океана измерялась для них минутами полета. За десять часов пассажирский самолет со всеми удобствами переносил людей из Москвы в Нью-Йорк.
Но здесь расстояния все так же измерялись не временем, а километрами. И телеграммы – и простые и «молнии» – доставляли раз в сутки. Летом на велосипеде, зимой пешком по снегу Клавиными ногами, обутыми в чесанки.
– Спасибо, Клава,- сказал Андрей, расписываясь в разносной книге у нее на колене.- Вот если повестка будет мне на тот свет, как бы это ее через вашу почту пустить?
– До ста лет жить хочешь? – Клава сверкнула стальным зубом, но больше так, по привычке: что зря время тратить с женатым человеком.
А на крыльцо уже вся семья вышла: и Аня («Здравствуйте, Клава») и Машенька; на нее Клава всякий раз глядела как-то по-особенному.
Сумку за спину, села Клава на велосипед и покатила по улице в сатиновых шароварах.
Четыре года назад, когда Медведевы впервые сняли в этой деревне полдома на лето, Клава только замуж вышла. Муж был моложе ее, недавно из армии вернулся. А прошлой осенью Клава овдовела. Шли они из соседней деревни со свадьбы, дорогой поссорились. Домой Клава пришла одна. До утра проревела, но искать мужа не пошла: характер не позволил.
Нашли его под проводами линии передач; один провод, оборванный, лежал на земле.
Как уж так получилось, как совпало, что в широком поле именно на этот провод наступил он в темноте?.. А парень был хороший, непьющий. Теперь бегает по деревне трехлетний человек с зачерствелыми пятками, точная отцовская копия. И войны нет, и сын без отца.
Аня прочла телеграмму.
– Что это может быть?
Дочка не читала телеграммы, но поняла главное:
– Купаться не пойдем, да?
Снизу вверх она смотрела на отца. Хорошо, когда есть в доме вот такое маленькое, говорит тебе «ты» и смотрит на тебя родными глазами.
– А вот вернусь из города, пойдем. Вечером вода теплая…
Здесь же, на крыльце, Аня сливала ему из ковшика.
– И все-таки зачем вызывают?
– Вообще-то отказывать есть помельче.- Андрей отфыркивался под холодной струей, глаза от мыла зажмурены.- К мэру нашему, к Бородину, зовут утверждать, одобрять, вручать. «Потерять», как говорил наш старшина.
– Нервов твоих мне жалко.
У Ани еще не разогрелся утюг, когда пришли Анохины – Виктор и Зина. И с ними – Мила в шляпке с широкими полями.
– Старик дает! – говорил Виктор, шелестя телеграфным бланком и возбужденно помаргивая за стеклами очков.- Тебе телеграмма – «Немировский». Мне телеграмма – «Немировский». Ты что вообще думаешь на этот счет?
Андрей переодевался за дверцей шкафа.
– Витя, что нам думать заранее? Мы пред господом богом, как пред нашим комбатом, чисты. Или в стихах это наоборот?
– Вот именно!
– Я так волнуюсь, так волнуюсь…
Это уже Зина.
– Зиночка, извини, я тут несколько без галстука…
Дверца шкафа качнулась, дважды в наружном зеркале качнулась комната, сначала в одну сторону проехала, потом обратно. И Зина увидела себя в зеркале всю, с красными пятнами на шее.
– Просто я сама не знаю, как я волнуюсь,- говорила она, поглаживая пятна.- Главное, мне вчера такой сон приснился…
В просвете между дверцей шкафа и полом переступали ноги Андрея в брюках.
– Бриться или не бриться? – спросил он. Складки брюк поддернулись вместе и встали остро.
– Дома побреешься,- сказала Аня, тронув зашипевший утюг.- Все равно белая рубашка там.
– Но я же рассказываю!
– Извини, Зиночка.