Тот устало листал сценарий.
– Никаких. Тебе надо просто полежать на столе.
– То есть?
– Ты будешь изображать павшую в боях.
– Я что, труп буду играть?!
– Ну да! Повстанцы будут целовать тебя в лоб и клясться отомстить.
– Ну как, нравится? – спросила гримерша Стелла, специалист по огнестрельным ранениям и покойникам.
Из зеркала на меня смотрела бескровная рожа с тяжелыми мешками под глазами.
– Блестяще! – сказал Кевин. – Натуральный мертвец!
– Перестань потеть!
– Я не могу! Мне жарко!
– Стелла! Попудри ее! У тебя есть что-нибудь от пота?
– Тальк для ног.
– Шутники, нах… Будем до вечера снимать – пока не закончим сцену!
Сцена хрен знает какая, дубль хрен знает какой.
Я лежу. Я не ржу. Я стараюсь не дышать.
Вот известная звезда с автоматом на плече наклоняется ко мне.
От звезды разит пивком. Звезды любят алкоголь.
И вообще теперь я знаю, кто как пахнет и что ест.
… – Это тяжелая утрата для повстанческого движения. Уходят лучшие из лучших. Наш долг – отомстить. Наш долг – не сдаваться. Наш долг – каждый день вдохновляться героическим примером…
– Снято!
Кевин подошел ко мне.
– Ну, слава богу! Лежала – загляденье. Дай я тебя хоть поцелую!
Не далась. Меня сегодня нацеловали на три года вперед.
А вообще сниматься в кино мне не понравилось… Хотя теперь у меня будут фотографии с собственных похорон – штатный фотограф все заснял. Затребую с Кевина снимочек, вставлю в рамку и повешу над камином.
Прогресс нравственности
Не так давно по телевизору показали грудь Джанет Джексон – она выступала на сцене, и у нее слетел бюстгалтер. Вся страна развратилась на десять лет вперед. Судебные иски, возмущенные звонки… Такая беда случилась, что просто не спастись.
Каждый пуританин в отдельности не видит в голой груди ничего зазорного – у кого своя есть, у кого – женина. Но стоит им собраться вместе, и все – титькам бой. Причем никто не борется за то, чтобы грудь не показывали лично ему: он-то сам как-нибудь удержится от грехопадения. Этим борцам всегда хочется, чтобы не смотрели другие.
Цензура (хоть по поводу груди, хоть по поводу политики) – это завуалированная мания величия: я огражу вас, убогих, от беды.
Вон в Северной Корее есть только внутренний Интернет. И только один телеканал. Информация проходит жесточайшую проверку на соответствие идеям Чучхэ.
Вводить цензуру в стране – это в открытую признать свой народ дураком, который не в состоянии отличить хорошее от плохого. Если мы уверены в собственной правоте, то какой смысл скрывать от ближних неправильную точку зрения? Ведь любой здравомыслящий человек сможет разобраться, кто прав, а кто нет.
Правитель, устанавливающий цензуру, расписывается либо в собственной неправоте, либо в дебильности своей нации. Что, кстати, не мешает ему провозглашать ее великой.
Нестыковочка выходит: великий народ, которому не разрешают принимать самостоятельные решения – как маленькому ребенку или сумасшедшему.
Мастер и Мардж
Мой племянник Джош говорит про себя следующее:
– Да, я гений. Это может подтвердить любой мало-мальски образованный человек.
Образованных людей на свете немного: его герлфрендша Сара, моя сестра Леля и заведующая детсада «Золотой ключик».
О собственной одаренности Джош узнал в пять лет. Он нарисовал несколько улыбающихся пауков с ушами и заявил, что это коллективный портрет детсадовского руководства. Видимо, в отместку заведующая сказала, что рисунок гениален. Тем самым она испортила мальчику жизнь.
Все последующие годы Джош потратил на создание нового в искусстве.
– Ну скажи, о чем тебе говорит рембрандтовский «Портрет старика в красном»? – вопрошал меня племянник. – А мой «Запутавшийся старик» говорит о свободной любви и открытости.
«Старик» Джоша и вправду открыт всему миру: там, где порядочному человеку надлежит иметь трусы, у него имеется огромный хрен, завязанный узлом макраме.
– Хочешь, я продам тебе эту картину?
Это был первый и единственный раз, когда я купила его произведение: мне нужен был презент на День святого Валентина. Хотела бывшему мужу подарить.
Джош осознал, что на мне можно делать деньги.
– Я принес тебе еще трех стариков: «Старик на урановой шахте», «Кокетливый старик в костюме французской горничной» и «Старик, совсем-совсем обедневший».
– Джош, я занимаюсь литературой, а не живописью.
– А я к каждой картине написал по стиху. Вернее, по поэме. Я тебе завтра пришлю рукопись.
– Джош, иди, детка, в жопу.
Но мальчик недаром рос в нашей семье: ослиное упрямство и настойчивость – это у нас в крови.
– Тетя Мардж, ты же знаешь, что хорошо продается! Что ты хочешь, чтобы я написал? Фантастический роман? Что-нибудь про лесбиянок?
– Учебник по китайскому языку. Сейчас эта тема очень актуальна.
– А какой у меня будет гонорар?
– Джош, давай я тебе дам тридцать долларов и ты от меня отстанешь?
– Ну хорошо, я тебе завтра позвоню.
– Пятьдесят долларов – и ты мне не позвонишь ни завтра, ни послезавтра и вообще исчезнешь до конца месяца.
– Тетя Мардж, а ты знаешь, что сейчас можно слетать в космос за деньги? Я тогда уеду еще надольше.
Я не стала говорить, что сейчас можно и похоронить в космосе. А то если Леля прознает о моих намеках, она очень обидится.
Никогда
Никогда не ношу пистолет. Я его купила после того, как посмотрела фильм про Джеймса Бонда. Ночью мне приснилось, что мистер Бонд угнал мою машину в силу «производственной необходимости». Схватил за ворот, выкинул на обочину и умчался бороться со злом.
Целую неделю я носила пистолет под пиджаком – на манер киношных детективов. Чувствовала себя и преступницей, и королевой мира. Это нечто особенное – ощущать оружие на своем боку.
А потом наступила жара. Кевин участливо глядел на мой пиджак и качал головой. А потом не выдержал:
– У тебя что, радикулит разыгрался?
С тех пор пистолет лежит в хлебнице на кухне. Сейфа у меня нет, в столе его Джош может найти, а если положить пистолет в бельевой шкаф, то тогда не найду его я. В шкафу у меня Бермудский треугольник.
Никогда не ем сало. Мне и своего хватает.
Никогда не пью за рулем. В пятом классе я сломала руку, на школьной фотографии меня запечатлели в гипсе. Гипс мне совершенно не идет.
Никогда не смотрю «Иронию судьбы». Главный герой слишком уж напоминает трюфель: нечто белесое, бесформенное – сомнительного качества и непонятного назначения. За него бьются не потому, что он нужен, а потому, что иначе нечего будет показывать по телику.
Никогда не читаю инструкции к технике. Не осиливаю.
Никогда не пишу ха-ха, размечтались…
Никогда не понимала зачем Герасим утопил Муму. Ведь можно было на пальцах наврать, что утопил. Что, барыня полезла бы в воду проверять?
Никогда не пыталась прыгать с парашютом, запивать огурцы кефиром и баллотироваться в Сенат. Страшно.
Никогда не верила в Деда Мороза. В нашем детсаду его роль исполняла повариха тетя Глаша. «Дед Морозов с титьками не бывает», – сказал мой друг Вовочка. Так он испортил мне половину детства.
