Секс в большом городе
Кевин – моя привычка. Визиты к Арни – ее следствие.
Я не умею жить, когда мне не о ком думать. У Кевина есть то, перед чем невозможно устоять, – мозги, и поэтому из всех знакомых мужиков я выбрала именно его. Сидя в пробках или гуляя по магазинам, я вспоминаю наши слова и взгляды – в этом заключается моя любовь.
Он изящный сноб, от него пахнет аристократизмом. Я как-то сказала ему:
– Тебе обязательно нужен герб. Ты без герба – как президент без штанов.
Кевин только ухмыльнулся:
– И что мне на нем нарисовать?
– Придумай какой-нибудь красноречивый символ.
Он придумал. На следующий день прислал мне по факсу эскиз: в центре щита – мультяшный старичок-каторжник с ядром на ноге, а по бокам – страусы, сунувшие головы в песок.
Кевин знает цену не только окружающим, но и себе.
Я закрываю глаза и на Сьюзан, и на отсутствие перспектив. Мне надо о чем-то мечтать.
Звоню Кевину:
– Хочешь, я тебе устрою секс по телефону?
– У меня сейчас футбол по телевизору… Давай потом, а?
И голос такой жалобный-прежалобный.
Чудеса
Вот был бы у меня мужик, я бы его за пивом отправила, а так пришлось тащиться самой. По дороге купила компьютерную игру «Моя фантазийная свадьба». Уж больно аннотация понравилась: «Спланируй самый счастливый день в твоей жизни! Выбери жениха, платье, торт и все остальное! Воплоти свои мечты в реальность! Твой суженый ждет тебя!»
А ниже приписка: «Для детей от 6 до 12 лет».
Грабеж (мемуары)
Впервые я столкнулась с миром криминала в восемь лет.
Банты, школьное платье и фартучек, похожий на те, что носят официантки придорожных кафе. В кармашке у меня хранилась сокровищница: знаменитая на весь 2-«Б» коллекция календариков.
Я владела очень ценными экземплярами – из серии «Города» и «Цирк». Более того, у меня был всамделишный гэдээровский календарик с кораблем.
Как мне завидовали! Мне предлагали обменять его на любые богатства – хоть на настоящую кнопочную ручку, хоть на коллекцию фиолетовых биток. Но я была непреклонна и хранила кораблик, как Кощей свою смерть.
Каждый вторник и пятницу я тащилась в музыкальную школу на репетицию детского хора. Петь прикольные песни из репертуара Кобзона нам не разрешали, и мы печально тянули программное «Шла баржа по Волге широкой».
Бог ведает, почему хормейстер Маргарита Александровна мучила нас бурлацкими песнями. Может, виной тому было извращенное чувство юмора, а может, ассоциации бурлацкой лямки с нелегкой долей дирижера… Как бы там ни было, у нас весь репертуар состоял из «Дубинушек» и «Похоронили парня под откосом».
Как страстно мы завидовали школе искусств! Там детский хор бацал «Мы красные кавалеристы» и «Шел отряд по бережку». У них и форма была намного круче: красные плиссированные юбки, галстуки-бабочки и буденовки. А у нас – унылые жабо, похожие на кухонные занавески.
Единственное, что спасало меня от скуки репетиций – это календарики. Сядешь на последний ряд, разложишь их на коленках… Девчонки смотрят и завидуют!
Но однажды приключилась беда.
– А ну дай сюда! – сказала Маргарита Александровна, которой очень не понравилось, что все глядели на меня, а не на нее.
Я протянула грозной женщине календарик, который похуже.
– Все, все давай! – велела Маргарита Александровна.
Мои «Города» и «Цирки» перекочевали в упитаную ладонь музыкального работника. «Кораблик» уплыл следом.
Петь я уже не могла: губы дрожали, слезы текли ручьями и скапливались, невытертые, под подбородком.
После репетиции я подошла к роялю.
– А можно…
– Нельзя! – отрезала Маргарита Александровна. – Отдам только родителям.
Но я не могла привести в музыкалку родителей! Иначе они мигом раскрыли бы мой сговор с учителем по баяну. Он поклялся меня не учить, а я обещала помалкивать насчет скрипачки Людочки, с которой он запирался в красном уголке.
До конца учебного года я не пропустила ни одной репетиции хора – все надеялась, что Маргарита Александровна вернет мне похищенное. Я несколько раз улучала момент и рылась в ее пахнущей холодильником сумке. Все было тщетно: календарики исчезли. Вероятно, Маргарита Александровна отнесла их домой и присоединила к собственной, разросшейся от постоянного грабежа коллекции.
Год спустя Борька Папахин спер у нее золотое кольцо, лежавшее на рояле. Маргарита Александровна жутко кричала. Она вытащила Борьку на середину зала и хотела заставить его на коленях просить прощения.
– Ты вор! По тебе тюрьма плачет!
– Иди на хер!
Все онемели от изумления. Ляпнуть ТАКОЕ взрослой женщине?! Тем более преподавателю?! Маргарита Александровна выпустила Борькину руку, и тот неторопливо вышел из актового зала.
Я была уверена, что Папахина посадят в тюрьму, но его всего лишь отругали на родительском собрании.
– Все по закону, – сказал Борька после этого, – если взрослый тырит у маленького, ему ничего не бывает, и если маленький тырит у взрослого – то же самое. Единство и борьба противоположностей – мне это старший брат объяснил.
Имя Барбары
Барбара моет микроволновку. Попу туго обтягивают розовые штанишки. Каждое движение преисполнено изящества.
– Барбара, сколько тебе лет?
– Двадцать шесть.
Самый сок. Интересно, что она делает по вечерам? Ни за что не поверю, что она, как все прочие, сидит перед телевизором. Таким девушкам надо вести порочную жизнь, ездить на дорогом мотоцикле и носить кожаный плащ. Она должна входить в ночные клубы и, сняв перламутровый шлем, встряхивать роскошными волосами. Она должна курить длинные сигареты и оставлять следы помады на шеях мужчин.
– Барбара, ты знаешь, что означает твое имя?
Дива стаскивает резиновые перчатки.
– А оно что-то значит?
– В переводе с латыни «Барбара» означает «дикарка». Тебе очень подходит твое имя.
Барбара не понимает, чего мне от нее надо. Ее мир прост, как суповая тарелка. Ее родители – добрые трудолюбивые люди – тринадцать лет назад нелегально пересекли американо-мексиканскую границу. Это был единственный способ вырваться из глухой нищеты, передающейся детям, как наследственная болезнь.
– Барбара, тебе определенно нужен «Харлей Дэвидсон».
– Да нет, микроволновку лучше мыть обыкновенной содой. Она запах убивает.
«Королева Мэри»
Океанский лайнер «Queen Mary» очень похож на «Титаник». Та же роскошь, те же пропорции, те же черно-оранжевые трубы… Его палубы помнят многих звезд XX столетия – от Уинстона Черчилля до Кларка Гейбла. Это был корабль-мечта – может быть, не столь широко разрекламированная, но зато непотопляемая.
«Королева Мэри» давно уже вышла на пенсию: теперь в ее каютах располагается гостиница. Мы с Кевином забрели сюда ради фотовыставки Джорджа Хёррелла[1]. Золотой век Голливуда – черно-белая красота…
Я смотрю на Кевина.
– Представляешь, мой отец плавал на этой посудине, – говорит он чуть слышно. – В тысяча девятьсот сорок четвертом году сюда затолкали шестнадцать тысяч солдат и повезли в Европу. А в мирное время корабль был рассчитан на две тысячи пассажиров.
Отец Кевина каждый вечер писал письма домой без надежды отправить. По ночам небо гудело: немецкие бомбардировщики пытались атаковать транспорт. Громыхали зенитки, орали офицеры… Акустики то и дело докладывали о подводных лодках.
1
Х ё р р е л л Д ж о р д ж (1904–1992) – американский фотограф, специализирующийся на съемке голливудских знаменитостей.
