Первую волну горгунов Фелим сжег заживо, чудовища корчились на земле, но их было слишком много, и в схватку пришлось вступить Мьолльну. Гном не был закаленным в боях воином, но он не раз противостоял горгунам в прошлом, а смерть жены от рук зеленых тварей стократно усиливала его убийственную ярость. Мьолльн то и дело издавал свой боевой клич «Алраган!» и не раздумывая наносил удары направо и налево — не слишком изящно, зато весьма действенно: Алеа, повернувшись на крик Мьолльна, увидела, как упали с плеч две горгунских головы. Одна докатилась до нее, и девочка, вскрикнув от ужаса и отвращения, прикрыла ладошками глаза.
Фелим сжег дюжину горгунов и, вернув себе человеческий облик, без сил упал на колени. Но живых врагов оставалось еще слишком много, Мьолльн не мог справиться с ними в одиночку. Друид тяжело поднялся и подобрал свой белый посох, который обернулся в его руках сверкающим лезвием. Он отправился на подмогу Мьолльну, размахивая посохом, как алебардой. Алее казалось, что лезвие его оружия удлиняется и изрыгает молнии, прикасаясь к телу врага. Горгуны умирали мгновенно, не успев даже крикнуть.
Мьолльн сражался все с тем же бешеным упорством, даже не замечая Фелима, бьющегося с ним бок о бок. Гном кружился, нанося удары во все стороны и подбадривая себя криками. Он воткнул меч в живот одному горгуну и перерубил глотки двум другим, пока его самого не остановил жестокий удар саблей по ноге. Гном закричал от боли, упал, подняв тучу пыли, и перекатился по земле, ища укрытия у ствола дерева, но мечом махать не перестал.
Фелим пришел в безумную ярость, все его тело заискрилось, обрушивая на горгунов смертоносные молнии. Чудовища вокруг него разрывались на куски, двое оставшихся в живых в ужасе обратились в бегство. Друид без сил повалился на землю.
Сидевший у дерева Мьолльн левой рукой зажимал рану на бедре и бормотал, изнемогая от боли:
— Вернитесь, мерзкие жабы, вернитесь, и я заставлю вас землю есть и познакомлю с моим мечом!
Собрав последние силы, гном поднял над головой Кадхел и метнул его в беглецов, но тех и след простыл.
— Трусы! Бабы! — крикнул Мьолльн и потерял сознание.
Алеа немедленно вылезла из своего укрытия и побежала к друиду:
— Фелим! Скорее, нужно помочь Мьолльну, поспешите!
Старик с трудом поднялся на ноги. Он был совершенно опустошен и, казалось, тоже мог в любое мгновение лишиться чувств.
В то утро Уильяма Келлерена разбудила непривычная суета в коридорах Сай-Мины.
До окончания срока его ученичества оставалось несколько недель, и он подумал было, что шум имеет отношение к нему. Возможно, готовится церемония посвящения, на которой он станет друидом. Снимет наконец зеленое одеяние вата и наденет белый друидский плащ…
«Перестань думать только о собственной персоне! — одернул себя Уильям. — У Совета хватает забот, помимо твоего посвящения!»
Наверняка случилось что-то из ряда вон выходящее. Уильям даже догадывался, что именно, но уже несколько дней мог думать лишь о том, что подходят к концу семь лет его ученичества в Сай-Мине. Это было трудное время: три года ушли на обретение саймана, два — самые скучные! — на то, чтобы научиться не пользоваться им и хранить молчание, два последних он провел, заучивая наизусть триста тридцать три триады друидов и пытаясь их осмыслить. Таков был последний урок послушничества: учись, познавая себя. Уильяму это удалось — он нашел в триадах истину. Сопоставляя их с собственным опытом и поступками друидов, Уильям научился постигать мир в одиночестве. Мир состоит из знаков и символов, которые открываются тому, у кого хватает духу их отыскать, понять и запомнить. Знание — дело сокровенное. Учись, познавая себя.
Уильям выглянул из окна своей маленькой комнаты послушника и увидел сновавших по двору Сай-Мины слуг. Они бегали между каменными строениями от мельницы к колодцу, от колодца к конюшням, из конюшен — на кухню… Уильям надеялся, что ничего серьезного не случилось и обряд его посвящения состоится, как было запланировано. Мысль была, конечно, себялюбивая, но ведь это же самое важное событие его жизни. В глубине души Уильяму не терпелось завершить ученичество, но его страшила мысль о том, что он вот-вот станет друидом. Дело было не только в таинственном обряде: Уильям очень рано понял, какая это великая ответственность — быть членом братства. Раз надев белый плащ, его носят до самой смерти. Силой друидов должен был кто-то руководить, направляя и распределяя ее во имя Мойры, в этом и заключалась роль Совета: двенадцать Великих Друидов и Архидруид обеспечивали единство всего их сообщества.
Казалось, что у всех Великих Друидов — общая и заранее предопределенная судьба, в которой нет места ни случаю, ни праздности. Так воспринимал Совет Уильям, хотя он мог лишь строить догадки, ведь узнать, чем и как живет Совет, можно, только став его членом.
Уильям вернулся к кровати и упал на тюфяк, скрестив руки на груди. Он почти сожалел о том, что срок ученичества подходит к концу. Старики часто говорили ему, что это самые счастливые годы в жизни друида, теперь они и правда показались Уильяму упоительными. Он так много узнал, что сегодня мог сам без труда оценить свои успехи. Сначала, чтобы стать ватом, он пошел в ученики к одному друиду в Провиденции. Он мог бы остаться ватом, жить и работать в столице, но предпочел продолжить учебу, чтобы стать друидом. Его приняли в башне Сай-Мина, ибо только вату и барду позволено стать друидом — если он выдержит семь лет ученичества.
Труднее всего Уильяму — впрочем, как и всем другим послушникам — оказалось управлять сайманом, силой друидов. Он научился отыскивать в глубине своего существа эту странную энергию, о которой понятия не имеют простые смертные. Он привык ощущать ее огонь в своих жилах, но на первых порах сила ускользала от него всякий раз, как он пытался ею овладеть. Он не сразу научился точно рассчитывать ее количество, необходимое для выполнения простейших упражнений, и однажды чуть не сжег дотла комнату, сотворив и выпустив на волю огромный огненный шар, когда его попросили просто зажечь свечу… Но Уильям был терпелив и прилежен, он много работал и в конце концов научился подчинять себе поток жившей в нем силы, сливаясь с ней воедино. Сегодня он управлял ею лучше большинства старших собратьев, хотя ни один из них ни за что бы этого не признал. Некоторые его умения изумляли даже Архидруида. В один прекрасный день Уильям станет выдающимся друидом, в этом никто не сомневался.
Потом наступил черед испытания триадами — трехстишиями, которые ученику следовало заучивать наизусть: они касались истории, тайн мироздания и — главное — дел государственных. Со стихами у Уильяма проблем не возникло: он был способным юношей и прилежным в учебе.
Уильям сел на кровати, вздохнул, улыбнулся и пошел к своему столу, чтобы взять медальон, который носил еще ребенком, — последнее напоминание о былых временах. Все началось прекрасным весенним днем. Уильям жил в окрестностях Провиденции, процветающей столицы Галатии. Каждое утро он помогал в работе своему отцу-булочнику, а днем, когда другие ребятишки из его квартала играли в прятки на узких улочках города, бегал в школу друидов. Уильям ничего не сказал родителям о своем твердом намерении стать друидом. Когда он впервые пришел к воротам школы, ему с улыбкой объяснили, что сюда пускают только студентов. Уильям ужасно расстроился, но он был слишком робок, чтобы возражать, и поплелся домой несолоно хлебавши. На следующий день он вернулся, сел напротив школы и смотрел на входящих, избегая удивленного взгляда друида-наставника. Он оставался у ворот до вечера, и так продолжалось каждый день, пока друиду это не надоело.
— Ладно, хорошо! — воскликнул он. — Войдешь ты наконец или нет?!
Разинув от удивления рот, Уильям нерешительно поднялся с маленькой грязной скамеечки. Он был худым, хрупким, молчаливым и болезненно застенчивым ребенком и всегда ходил опустив голову по самым темным закоулкам, лишь бы не встречаться со взрослыми. Они его пугали. Всякий раз, когда взрослый заговаривал с Уильямом, глаза мальчика наполнялись слезами, как будто он вот-вот заплачет. Он прятал лицо, чтобы скрыть волнение, и говорил совсем тихо, глядя на носки башмаков. Отец вечно гневался на него за это и обзывал девчонкой, а ровесники только и делали, что издевались. В глубине души Уильям ненавидел себя за эту робость, но она была сильнее его, и Уильям, чувствуя себя дураком и простофилей, победить ее не мог. Так было, пока он не узнал, сколь благородны, милосердны и всесильны друиды, и не сказал себе, что лишь знание сможет его спасти. Уильям убедил себя в том, что, став друидом, перестанет бояться взрослых и сможет говорить с ними, не опуская глаз.
