Саркан принялся стирать с тела, рук и лица боевой узор, нанесенный синей краской. Он обмакивал губку в стоявший у огня котелок с горячей водой и совершал обряд омовения.
— Когда-нибудь нам придется остановиться, — ответил Тагор. Стоя за спиной отца, он развязывал вплетенные в его волосы кожаные шнурки.
Этот обычай считался в клане знаком почтения, и Тагор, как заведено, каждый вечер приводил в порядок прическу отца. В военные времена лишь мужчины имели право прикасаться к волосам воинов; когда наступал мир, это делали женщины, и тогда волосы, смазанные нутряным жиром, свободно спадали на плечи и спину. Тагор почтительно положил перед отцом кожаную косичку с вплетенными в нее перьями и сел рядом.
— А разве галатийцы остановились, когда пришли и начали истреблять наших предков? Ты должен всегда помнить: здесь мы дома. Подумай о названиях здешних поселений. Разве они ничего не говорят тебе? Почти все деревни и даже города носят туатаннские имена. Галатийцы так глупы, что не понимают смысла названий занятых ими городов. А ведь истина, сын мой, скрывается во чреве земли. И в названиях мест. Ты ведь знаешь наш язык и можешь понять имена гор, деревень и заброшенных храмов.
— Конечно, отец, но стоит ли из-за этого убивать потомков тех, кто изгнал наших предков с их земель? — не успокаивался молодой воин.
— Ты говоришь, как галатиец!
— Прости, отец. Мне известны наши побуждения, и я восхищаюсь нашей непреклонностью. Но я думаю о будущем, в котором мы смогли бы жить, не боясь новой войны… Однажды наступит день, когда нам придется искать мира, нельзя же сражаться вечно.
— Галатийцы не хотят мира, сын. Они истребили наших предков, потому что жаждали завладеть этой землей, а с похитителями и ворами переговоров не ведут и мира не заключают.
— Я понимаю, — разочарованно отвечал Тагор. — Скажи, отец, смогут ли однажды таутанны счастливо и спокойно жить в домах, подобных этой хижине?
— Да, сын мой! Когда мы заберем назад то, что принадлежит нам по праву. Твой народ сотни лет жил ожиданием возвращения к солнцу и свету. Вы, молодые, не знавшие жизни на поверхности земли, привыкли к такому существованию, но наше место здесь. Мы поклялись вернуться. И тебе придется подождать еще немного, прежде чем сложить оружие.
Юный Тагор подвинул полено в очаге, и огонь разгорелся с новой силой.
— А если на нас нападут друиды? Говорят, они очень могущественны.
— У меня есть то, что не позволит им этого сделать. В свое время я покажу тебе, а теперь спи, потому что завтра мы отправимся на юг, в те места, которые галатийцы называют Темной Землей и где течет Шинайн.
Саркан улыбнулся сыну и стремительно вышел на улицу, где его ждали вожди других кланов.
Трое путешественников свернули с дороги, ведущей в Провиденцию, и направились полями на север, к побережью Пурпурной реки. Три дня они шли по травянистой долине между песчаными холмами, спали в полях и ни разу никого не встретили. Рана Мьолльна понемногу заживала. На второй день к гному вернулось хорошее настроение, он даже выбросил костыль, выструганный для него друидом.
Вечером Алеа почувствовала себя плохо. Сердце мучительно колотилось, кровь яростно стучала в висках. Она внезапно ощутила неясный страх. Девочка не осмелилась поделиться им со спутниками и легла спать, как только они остановились на ночлег.
Ночь была безлунной, на небе, затянутом тучами, лишь изредка показывались звезды. Алеа быстро погрузилась в беспокойный сон.
«Я стою перед входом в огромный храм, сложенный из камня цвета крови. Нет. Это не цвет крови! Стены покрыты кровью! Нет ни воздуха, ни ветра, даже времени нет. Только я, храм и… что-то или кто- то… Он, который подстерегает меня. Я не знаю, кто Он, но Его взгляд неотступно следует за мной, стережет каждое мое движение. Я пытаюсь приблизиться к храму, но получается не сразу — ноги не идут. Они как будто вросли в камень, став продолжением красных каменных ступеней… кровавых ступеней. Потом Он позволяет мне войти. Нет. Он меня тащит. Неба нет. Только я, храм, который теперь медленно приближается, и… кто-то… Он. Я не хозяйка своим ногам, они сами несут меня к храму. Слишком быстро несут. Где-то в глубине души я чувствую, что не готова. На меня наваливается ужас. Нет, если я встречусь с Ним сейчас, то не буду знать, как уничтожить Его. Я должна перенести внимание на что-то другое.
Я поворачиваю голову налево. Там ничего нет, но я уверена, что усилием разума смогу сделать так, чтобы что-нибудь появилось. Да. Вот так. Огромное дерево. Нет. Это не одно дерево, а тысячи маленьких деревьев, они срослись воедино и образовали гигантское дерево. Видение исчезает.
Я смотрю направо. Там тоже ничего нет, но я сделаю так, что будет. Да, но что?
Я закрываю глаза, а когда снова открываю, вижу волчицу. Какая она красивая… Мех у нее совершенно белый. В зубах она держит волчонка. Своего малыша. И вдруг я понимаю, что он мертв. Почему же она не выпускает его из пасти, он ведь умер? Волчица смотрит на меня, поворачивается и исчезает.
Мне не удается отвлечься. Храм все еще здесь, и он приближается. Скоро я окажусь внутри. Я знаю, что этого нельзя допустить. Этому, Неведомому, только того и надо, потому что Он знает, как я сейчас беззащитна. Я уязвима, потому что ничего не понимаю. Что это за дерево? Кто эта волчица? А храм неотвратимо приближается. Передо мной все части загадки, но я не в силах ее разгадать. А собственное тело стало как чужое.
Темнота огромных дверей вот-вот поглотит меня, и в это мгновение чья-то рука опускается мне на плечо и останавливает.
— Не ходи туда, — произносит незнакомый голос.
Молодой голос, голос юноши, мальчика. Сейчас я обернусь и увижу его.
Я оборачиваюсь. В этот миг и храм за моей спиной, и Он — исчезают. Юноша здесь, передо мной. Я с трудом различаю его лицо. Оно расплывается. Я вижу только, что его длинные светлые волосы собраны на затылке. Никогда не видела мужчин с такими длинными волосами…»
Алеа так металась во сне, что Мьолльн забеспокоился и разбудил ее.
— Плохой сон? — спросил друид. Фелим сидел в сторонке у огня и исподлобья смотрел на девочку. Казалось, он вообще никогда не спит.
— Нет-нет, все хорошо, — солгала Алеа и со вздохом отвернулась.
Она больше так и не заснула, но сердце постепенно стало биться ровнее, да и странное чувство, охватившее ее накануне, под утро наконец исчезло.
Она ни разу не заговорила со спутниками о своем сне и делала вид, что не замечает их встревоженных взглядов. Во второй половине дня они добрались до Пурпурной реки. Солнце отражалось от воды, разбрасывая по поверхности ослепительные золотые искры. Кряж Гор-Драка на юго-западе казался таким же близким, как накануне и два дня назад, но трава становилась все зеленее, а цветы все ярче. На горизонте не было ни одного дома — этот край Галатии слыл пустынным.
— Мы спустимся по реке, и до Сай-Мины останется два дня пути.
Мьолльн радостно захлопал в ладоши:
— Вперед, друзья мои! Мне прямо не терпится увидеть Сай-Мину!
Но Фелим остановил порыв гнома, тронув его за плечо:
— Подождите, Мьолльн, я вижу тучу пыли у нас за спиной, это наверняка какие-то всадники. Будет разумнее подождать и посмотреть, кто это.
Алеа поднялась на цыпочки и, заметив вдалеке группу, о которой говорил Мьолльн, задрожала всем телом. Ею овладело странное чувство, словно кто-то приказывал ей немедленно уносить ноги.
— Я… мы должны спрятаться, Фелим, они… они плохие. Пусть это странно, но я вижу, я знаю.
Друид внимательно посмотрел на девочку, и ему тоже стало страшно. Он пробормотал несколько слов на незнакомом ей языке, но согласно кивнул:
— Ты наверняка права, давайте спрячемся.
Они укрылись в густом цветущем кустарнике и молча ждали появления всадников. Когда те подъехали, друзья увидели четверых одетых в черное мужчин — лица у всех прикрыты широкими капюшонами, только у предводителя на голове шлем. То был рыцарь огромного роста — намного выше обычного человека.
