– Укажите мне хоть одно место в книге, где я бы отступил от истины. Скажите, вы заметили какую- нибудь неточность в эпизоде, связанном с вами?
– Нет, вы описали абсолютно точно.
Речь шла о случае очень неприятном с нескольких точек зрения. Юлий пригласил меня в ортопедическое отделение одной из тель-авивских больниц, куда поступила его супруга с переломом лучевой кости. Ответственный дежурный не сумел сопоставить отломки и назначил больную на операцию. Я спросил, не нарушена ли врачебная этика, получено ли разрешение на мое вторжение в чужую больницу. Разумеется, ответил доктор Нудельман. Разрешил профессор, заведующий отделением. Он сам будет ждать меня в больнице.
Беглого взгляда на загипсованную руку было достаточно, чтобы убедиться в том, что ответственный дежурный имел очень слабое представление не только о консервативном лечении такого перелома, но и о более примитивных вещах. Руке не было придано физиологическое положение. Дальше выяснилось, что врач пытался сопоставить отломки, не обезболив место перелома. Это уже был просто бандитизм. Конечно, ни о каком сопоставлении в таких условиях не могло быть и речи. Бедная женщина. Какую боль ей пришлось перенести! И ради чего?
В комнате нас было четверо: профессор, старший врач отделения, ныне ответственный дежурный, который продемонстрировал свои знания и мастерство, доктор Нудельман и я. Профессору я предложил три варианта. Либо он сам сейчас консервативно устранит смещение и не будет необходимости в оперативном лечении, либо это сделает ответственный дежурный под моим руководством, либо это сделаю я.
Профессор ответил, что, как правило, его врачи вообще стараются не устранять смещения консервативно, а оперировать. Лично он уже очень давно не дежурил, давно не занимался закрытым сопоставлением отломков. Врачи отделения делают это лучше его. Очень странно. По определению врачи не могут превосходить заведующего отделением. Тем более, я уже увидел, что представляют собой врачи его отделения. Но тут и сама квалификация профессора вызвала у меня сомнение. Смутные слухи об этом отделении и раньше доходили до меня, но я на них не реагировал.
Два других варианта тоже были отвергнуты. Старший врач не нуждается в руководстве. А если я хочу произвести репозицию самостоятельно, пожалуйста, но только для этого больную следует забрать в частную больницу и делать там все, что заблагорассудится. Здесь ее могут только прооперировать.
Человек я не очень деликатный, поэтому высказал не в особенно изысканной манере все, что я думаю о профессоре, о старшем враче и о нашей встрече.
Больную мы забрали. В другой больнице дежурный врач, не профессор и не старший, отлично сопоставил отломки.
Если я не ошибаюсь, доктор Нудельман пытался как-то наказать портачей. Не знаю, или не помню, чем это кончилось.
Да, этот случай в «Кровопролитие в медицине» описан абсолютно точно. Как и несколько других, известных мне. Не сомневаюсь в том, что и остальные были описаны точно. Ну и что? Во-первых, оплевана вся израильская медицина, в которой положительного несравненно больше, чем отрицательного. Во-вторых, как такая книга может повлиять на широкую публику, на пациентов нынешних и будущих? На что им надеяться, если врачи, к которым они обращаются, такие, какими изобразил их доктор Нудельман? Как это повлияет на процесс выздоровления, даже если лечение будет проведено самым оптимальным образом?
Я напомнил доктору Нудельману, с каким возмущением в начале века врачебная общественность встретила изумительную книгу доктора Вересаева «Записки врача». А ведь в этой книге нигде ни разу не были нарушены элементы деонтологии, ни разу доктор Вересаев не упрекнул своих коллег. Он только сетовал на несовершенство медицины. Он только описывал тяжелый труд врача в нечеловеческих условиях. Или «Записки юного врача», книга, в которой доктор Булгаков уже заявил о своем литературном таланте. (Кстати, не только отсутствие у меня способностей, даже отдаленно приближающихся к таланту Вересаева и Булгакова, вынудило меня в этой книге иногда переходить границу дозволенного с точки зрения деонтологии. За столетие медицина совершила невероятный прогресс. Природа врачей, к сожалению, не улучшилась. Прогресс человеческих качеств не коррелирует, не идет параллельно с прогрессом науки и техники. Если вообще идет).
Спор с доктором Нудельманом закончился ничем. Каждый остался при своем мнении.
Сокурсники
Сколько хороших, сколько выдающихся врачей встретил я на своем пути! В том числе и в Израиле. В подтверждение этого высказывания достаточно было бы рассказать только о выпуске нашего курса. Правда, курс был необычным. Может быть потому, что представлял собой сплав фронтовиков и самых лучших учеников, с отличием окончивших школу. Из 302 студентов нашего курса 84 за доблесть на войне были награждены орденами и медалями.
К двадцатилетию со дня Победы орден получил восемьдесят пятый – Алексей Гурин. На нашем курсе он выделялся не только своей импозантной внешностью. Он схватывал учебный материал быстрее многих других студентов. Мы не знали его биографии. Поговаривали, что до войны он был фельдшером. А на войне? У него не было наград. Его отличное кожаное пальто резко вырывалось из строя видавших виды шинелей. У кого может быть такое пальто? Конечно, не у солдата (в число солдат мы включали всех до командира роты, то есть тех, кто непосредственно был в бою). Алешу прозвали «Трофейной командой». Внешне он не реагировал на этот унизительный в нашей среде титул.
Однажды, – мы были тогда на втором курсе, – встретив меня после занятий, Леша предложил зайти с ним в забегаловку. Почему именно мне он решил рассказать свою одиссею? Не знаю. Может быть, сочетание у меня наград и ранений делало меня в его глазах достойным представителем фронтовиков? Не знаю.
После стакана водки и соленого огурца, – на большее у Трофейной команды не было денег, да и я, увы, не мог добавить, – он рассказал мне, попросив хранить это в тайне, как, будучи молодым сельским фельдшером, сотрудничал с партизанами, как выдали его, как он был схвачен немцами и отправлен подыхать в концентрационный лагерь Бухенвальд. Там он возглавил сопротивление.
Уже спустя много лет я узнал, что участники сопротивления в Бухенвальде – бельгийцы, голландцы, итальянцы, французы в своих воспоминаниях описали фантастический героизм Алексея Гурина. Русских среди описывавших не оказалось. Выжившие попали в советские лагеря. Тогда за стаканом водки я ничего не знал о воспоминаниях участников сопротивления. Может быть, не знал этого и сам Алексей. Во всяком случае, он и словом не обмолвился о героизме.
Но почему я должен хранить в тайне потрясший меня рассказ? Почему я не должен пристыдить моих однокурсников за кличку Трофейная команда? Леша объяснил, что чудом избежал смены концентрационных лагерей – немецкого на советский. Он и сейчас живет в постоянном страхе. Поэтому лучше не распространяться. А вот мне ему просто необходимо было рассказать. На следующий день, ничего не объясняя, я потребовал прекратить кличку Трофейная команда. По-видимому, требование было предъявлено в такой форме, что никто не спросил о причине, и отношение к Алексею изменилось.
После окончания института Алеша работал хирургом в Винницкой области. Пациенты обожали своего врача. Да как можно было не обожать этого умелого добрейшего толстяка?
Году в 1963-м он переехал в Киев. В первый же день он пришел ко мне поблагодарить за то, что в студенческие годы нашелся человек, которому можно было излить душу, не опасаясь за очередной арест. Нам часто приходилось работать в одной операционной. Я восхищался этим славным человеком. В день Победы в 1965 году Алексею Гурину вручили орден «Отечественная война» 1-й степени. Мы уже не ограничились стаканом водки и соленым огурцом. И мне не надо было хранить в тайне его историю. О смерти этого замечательного врача я узнал в Израиле.
Смерть догоняла еще молодых, увернувшихся от нее на войне. Из семи танкистов, учившихся на нашем
