К тому времени, как в проеме пещеры показался Мог-ур, Эйла уже провалилась в тяжелый сон. Прихрамывая, он приблизился к ней, коснулся ее спутанных белокурых волос. Страшная тяжесть давила его душу. Нельзя было допускать ее, корил он себя. Надо было умертвить ее на глазах других Мог-уров, ведь она совершила непростительное злодеяние. Но какой в этом прок? Ее смерть ничего не изменит, не отвратит от Клана грядущих бедствий. Зачем же лишать ее жизни? Эйле не суждено разделить удел Клана. Но он не может перестать любить ее.
Глава 25
Гув вышел из пещеры, сощурился от яркого утреннего солнца, потер глаза и сладко потянулся. Оглядевшись по сторонам, он увидел, что неподалеку на бревне, сгорбившись, сидит Мог-ур. Почти все факелы и светильники погасли; Гув забеспокоился, вдруг кто-нибудь не найдет в темноте выхода из пещеры. Надо спросить у Мог-ура, не следует ли наполнить светильники жиром и зажечь новые факелы, решил он. Но, подойдя к Мог-уру поближе, он различил, как посерело лицо старого шамана, как бессильно поникли его плечи, и остановился. Не стоит беспокоить Мог-ура, лучше сделать все самому, сообразил Гув.
«Мог-ур стареет на глазах, – размышлял помощник шамана, направляясь в пещеру с запасом фитилей, факелов и сосудом, полным медвежьего жира. – Он уже не тот, что прежде. Путь на Сходбище дался ему нелегко, а обряды забрали все его силы без остатка. Странно, – подумал Гув, – никогда раньше у меня и мысли не было, что Мог-ур – немощный старик».
Один за другим из пещеры появлялись мужчины. Все, протерев заспанные глаза, принимались удивленно пялиться на женщин, все еще погруженных в беспамятство. Мужчины не могли понять, в чем причины столь необычной усталости, свалившей женщин с ног. Одна из женщин, проснувшись, прежде всего, бросилась за своей накидкой. Затем она принялась расталкивать остальных, чтобы они поскорее оделись.
– Эйла! – Уба легонько толкнула молодую женщину. – Эйла, проснись!
– Мммм, – только и ответила Эйла, поворачиваясь на другой бок.
– Эйла, Эйла! – Уба потрясла сестру за плечи. – Эбра, мне никак не разбудить ее!
– Эйла! – во весь голос крикнула женщина вождя и хорошенько тряхнула Эйлу.
Та с трудом открыла глаза, попыталась сделать какой-то знак, но веки ее вновь сомкнулись, и она свернулась клубочком.
– Эйла, Эйла! – не отставала Эбра.
Молодая женщина открыла глаза.
– Ступай в пещеру, доспишь там. Здесь тебе нельзя оставаться. Мужчины уже выходят, – распорядилась Эбра.
Пошатываясь, Эйла направилась к пещере. Несколько мгновений спустя она вернулась, бледная и испуганная. Остатки сна слетели с нее.
– Что случилось? – спросила обеспокоенная Уба. – На тебе лица нет. Ты что, повстречалась со злым духом?
– Уба! Ох, Уба! Чаша! – Эйла опустилась на землю и закрыла лицо ладонями.
– Чаша? Какая чаша, Эйла? О чем ты?
– Она разбилась, – пояснила Эйла.
– Разбилась? – в недоумении переспросила Эбра. – Стоит ли убиваться из-за разбитой посуды! Сделаешь себе новую чашу.
– Нет, нет. Такой мне не сделать. Это чаша Изы, та, что досталась ей в наследство.
– Чаша матери? Ее ритуальная чаша? – изменившись в лице, повторяла Уба.
С течением лет дерево, из которого была сделана чаша, стало хрупким и ломким. В нем возникла трещина, до времени незаметная под слоем белой краски, но удара о камни оказалось достаточно, чтобы чаша раскололась надвое.
Эйла была так расстроена, что не ощутила на себе пристального взгляда Креба. Известие о том, что древняя чаша разбита, подтвердило мрачные догадки Великого Мог-ура. «Так и должно было произойти. Больше мы не будем прибегать к чарам священного напитка, – решил он. – Минувший обряд был последним. Тайну корней я унесу с собой, скрыв ее даже от Гува, Клан забудет об их чудодейственной силе».
Старый шаман тяжело оперся на посох и поднялся, морщась от ломоты в больных суставах. «Я провел всю свою жизнь в холодных святилищах, – думал он. – Настал черед Гува. Возможно, он еще молод. Но я слишком стар и жажду покоя. Через пару лет Гув будет готов к тому, чтобы стать Мог-уром. Непременно будет. Кто знает, сколько я еще протяну…»
Бран сразу заметил, с Мог-уром творится что-то неладное. Но вождь полагал, причина уныния старого шамана – упадок сил, неизбежно наступающий за праздничным одушевлением. К тому же Мог-ур наверняка догадывался – заканчивается его последнее Великое Сходбище. Бран понимал, что старый шаман с трудом выдержит обратный путь и из-за него Клану придется двигаться медленнее.
Перед отбытием вождь решил отправить охотников на промысел. Надо было пополнять запасы Клана хозяев свежим мясом, а у них позаимствовать вяленого, необходимого в дороге.
После успешной охоты Бран заторопился домой. Несколько Кланов уже покинули Сходбище. Теперь, когда состязания и празднества остались позади, все помыслы вождя устремились к родной пещере, к оставшимся там старикам. Он пребывал в добром расположении духа. Никогда прежде он не подвергался столь серьезному риску утратить свое почетное положение. Тем убедительнее стала его победа. Вождь был доволен собой, доволен своим Кланом, доволен Эйлой. Она оказалась превосходной целительницей. Впрочем, он давно знал, на нее можно положиться. В самом деле, она истинная преемница Изы – точно так же забывает обо всем, когда чьей-то жизни угрожает опасность. Конечно, Мог-ур пустил в ход немало доводов, чтобы убедить шаманов допустить Эйлу к участию в ритуале. Но она сама победила всеобщую неприязнь, когда бросилась на помощь молодому охотнику. Раненый вместе со своей женщиной намеревался остаться в Клане хозяев до полного выздоровления. Скорее всего, ему предстояло провести здесь зиму.
Мог-ур словно позабыл о кощунственном вторжении Эйлы в подземное святилище. Лишь один-единственный раз он упомянул о случившемся. Эйла суетилась у своего очага, поспешно собирая вещи, – на следующее утро Клан должен был отправиться в путь. В пещеру, прихрамывая, вошел Креб. Уже несколько дней Эйла с горечью замечала, что он избегает ее. И сейчас, увидев ее, он резко повернулся, торопясь уйти. Но она бросилась к нему и опустилась у его ног. Взглянув на ее склоненную голову, он тяжело вздохнул и коснулся ее плеча.
Она подняла глаза и поразилась, как сильно Креб сдал за эти дни. Морщины и рубцы, бороздившие его щеки, словно стали еще глубже, а нависающие брови бросали на лицо мрачную тень. Седая борода превратилась в мохнатые клочья, а низкий скошенный лоб казался выше из-за поредевших волос. Но сильнее всего ее потрясла печаль, которой был полон его взгляд. «Что я наделала, – содрогнулась Эйла. – Если бы я могла все исправить, если бы вернуть ту ночь. Я и близко не подошла бы к пещере!» Ее глаза прирожденной целительницы отмечали признаки болезни, терзавшей тело Креба. Но она понимала, что телесная боль меркнет в сравнении с той, что она, Эйла, причинила душе Мог-ура.
– В чем дело, Эйла? – спросил он.
– Мог-ур, я… я… – Наконец она набралась смелости. – О Креб! Я вижу, я виновата в твоем горе. Поверь, мне тяжело, очень тяжело. Как же быть теперь? Хочешь, я сама пойду и во всем признаюсь Брану. Я сделаю так, как скажешь ты. Только прикажи.
«Ты ничего не можешь исправить, Эйла, – с грустью подумал он. – Ты – это ты, и с этим ничего не поделаешь. Тебе не дано уничтожить зло, которое ты сотворила, сама того не ведая. Наш Клан погибнет, подобные тебе останутся в этом мире. Клан Пещерного Медведя вышел из глубин древности. Мы хранили наши традиции и чтили Великого Урсуса, но время, отведенное нам на земле, истекло. Наверное, все свершается как должно, в соответствии с велениями духов. И не ты виновница нашего печального удела. Но зачем тогда духи послали тебя к нам? Для того чтобы через тебя открыть мне судьбу Клана? Земля, которую мы покидаем, щедра и милостива. Многим поколениям она дарила все, что необходимо для жизни. Для твоего племени тоже настанет черед покинуть ее. И вам придется с этим смириться».
